- Он прожег свою жизнь, - говорили они, качали головами и шли по грязи к своим семьям, за накрытый стол, чтобы поговорить о том же, о чем говорили вчера. Проходит время, и кусок серого гранита, заросшего бурьяном, не посещает никто. Лишь однажды подле Отли останавливается катера, и незнакомец в неприлично хорошо сидящем на нем костюме присел на корточки и под покровом темноты долго беседовал с тем, ради кого он пронесся сорок верст. Рука старого друга невольно сжалась, коснувшись травы, а земля под ней была холодной, как и сердце печального маэстро, не знавшего покоя. Слышал ли он последние слова, или лишь угадал их? Не так уж важно. Возвышенность души требует красивых жестов, а карманный нож так удачно оказался с собой.
"Ты бы нашел эту плиту невероятно скучной. Ты бы сказал, что она не дает тебе дышать. Ну что же..."
Жизнь маэстро, не знавшего покоя, оборвалась, как лопнувшая струна. Смерть, костлявая и беззубая старуха, так же глуха, как и сторож, она равнодушна к вдохновению. Но мелодия никогда не угаснет, она не уснет, пока не прозвучат последние ноты коды.
И они будут звучать. Вновь и вновь, взлетая в ночную ввысь.
А где-то далеко, в Лондоне, с чувством выполненного долга, будет улыбаться в своем поместье одинокий ценитель искусства, однажды посетивний забытую могилу для того, чтобы высечь на сереющем камне несколько музыкальных строк.
Конец