Томаш заглянул в блокнот, чтобы уточнить адрес. Лена жила на улице Латино-Коэльо, в старинном доме, который явно требовал ремонта. Входная дверь была приоткрыта. Толкнув ее, Томаш оказался в холле, выложенном потемневшими, потрескавшимися от времени, кое-где отлетевшими изразцами; свет, проникавший с улицы, освещал лишь центральную часть подъезда, тем гуще казалась притаившаяся по углам тьма. Томаш ощупью добрался до деревянной лестницы, каждая ступенька которой пронзительно скрипела, словно возмущаясь бесцеремонностью пришельца, потревожившего ее сладкий сон. От стен пахло плесенью и сыростью, как во всех без исключения старых домах Лиссабона. Томаш поднялся на второй этаж; покрутившись на лестничной площадке, довольно быстро нашел нужную дверь. Норонья надавил на черную кнопку звонка, и квартира отозвалась мелодичным «динь-дон». Послышались шаги, клацнул замок, и дверь отворилась.
— Hej! — поздоровалась Лена. — Valkommen. [19]
После сумрачного подъезда глаза Томаша не сразу привыкли к яркому свету. На этот раз шведка была одета в светло-голубую шелковую блузку, очень тонкую, почти летнюю. Низкий вырез открывал не стесненные бюстгальтером пышные груди с глубокой ложбинкой. Едва прикрытые шелком соски вызывающе топорщились, словно две большие кнопки. Белая мини-юбка с желтым кушаком выставляла напоказ безупречно гладкие длинные ноги, элегантные туфельки на высоком каблуке подчеркивали стройность и волнующую чувственность фигуры.
— Здравствуйте, — выдавил Томаш. — Вы сегодня… очень красивы.
— Правда? — Лена посторонилась, пропуская гостя. — Спасибо, вы очень любезны. Знаете, по сравнению со шведской зимой португальская больше напоминает лето. Ничего, что я открыла окна? Не люблю жару, мне привычнее, когда прохладно.
Томаш наконец вошел.
— Ничего страшного, — пробормотал он, чувствуя, что краснеет, как рак. — Все отлично. Просто замечательно.
По контрасту с зимним холодом на улице в квартире было немыслимо жарко. Лакированный паркет потемнел от времени, стены украшали аляповатые пейзажи. Запах плесени остался за дверью; в квартире витал дивный аромат еды.
— Вы не хотите снять плащ? — деликатно спросила Лена.
Опомнившись, профессор стянул плащ и передал девушке, которая пристроила его на вешалке. Кухня располагалась в глубине квартиры, к ней вел длинный коридор с двумя дверьми по левую руку. Рядом с кухней была еще одна дверь, за ней скрывалась гостиная с небольшим столом, накрытым на две персоны.
— Как вы заполучили эту квартиру? — поинтересовался Томаш, входя в комнату.
Гостиная была обставлена простой грубоватой мебелью из ореха и дуба. Два потертых коричневых диванчика; старенький телевизор на тумбочке; этажерка, заставленная фарфоровыми безделушками. Из окон, выходивших на задний двор, лился ясный и холодный свет зимнего дня.
— Сняла.
— Я понимаю, но как вы ее нашли?
— Спасибо ОИМС.
— ОИМС?
— Отдел информации и международных связей нашего факультета. За логистику отвечают они. Я обратилась к ним, как только приехала, и мне подобрали эту квартиру. Она живописная, правда?
— Еще какая, — признал Томаш. — А кто хозяин?
— Старушка с первого этажа. Это квартира ее брата, который умер в прошлом году. Сеньора предпочитает иметь дело с иностранцами, поскольку эти жильцы рано или поздно точно съедут.
— Что ж, очень мудро.
Лена зашла на кухню, сняла крышку с большой кастрюли, помешала в ней деревянной ложкой, с наслаждением вдохнула аппетитный запах и улыбнулась.
— Превосходно, — заявила она, провожая Томаша обратно в гостиную. — Располагайтесь, чувствуйте себя как дома. Обед почти готов.
Томаш уселся на диван, Лена пристроилась рядом, поджав под себя ноги. Профессор нервно сглотнул и, чтобы не затягивать двусмысленную паузу, достал из портфеля бумаги.
— У меня с собой материалы по шумеро-аккадской клинописи, — сообщил он. — Предлагаю сосредоточиться на детерминативах.
— Детерминативах?
— Да. Их еще называют семантическими указателями. — Томаш разыскал на плотно исписанных листках соответствующие знаки. — Видите этот символ? Перед нами блестящий пример семантического указателя. Он называется «гис», то есть дерево, и обозначает как деревья в лесу, так и любой деревянный предмет. Семантический указатель используют, чтобы не путаться в значении символов. В данном случае детерминатив «гис»…
— Ах, профессор, — взмолилась Лена. — Давайте продолжим после обеда!
— Как скажете… — смутился Томаш. — Я думал, вы хотите наверстать программу.
— Только не на голодный желудок, — улыбнулась шведка. — Покорми свою корову как следует, и она даст больше молока.
— Что?
— Шведская пословица. В нашем случае это означает, что на сытый желудок голова лучше соображает.
— Понял, — кивнул профессор. — Вы, как я вижу, любите пословицы.
— Обожаю. Пословица — это способ простыми словами выразить истинную мудрость. Вам не кажется?
— Иногда.
— Практически всегда, — безапелляционно заявила девушка. — У португальцев много пословиц?
— Довольно много.
— Вы меня научите?
Томаш рассмеялся.
— Так чему вы в результате хотите научиться? Клинописи или португальским пословицам?
— А можно и тому, и другому?
— Если бы у нас было побольше времени…
— А у нас его достаточно. Впереди целый вечер, разве нет?
— У вас на все найдется ответ.
— Главное женское оружие — язык, — торжественно произнесла Лена. — Это, кстати, еще одна шведская пословица. — И добавила игриво: — В моем случае она имеет двойное значение.
Томаш развел руками, не находясь с ответом.
— Сдаюсь.
— То-то же, — обрадовалась Лена, поудобнее устраиваясь на диване. — Скажите, профессор, вы лиссабонец?
— Нет, я родился в Каштелу Бранку.
— А когда вы перебрались в Лиссабон?
— После школы. Я поступил на исторический факультет.
— Какого университета?
— Нашего.
— А, — кивнула девушка. В ее синих глазах, устремленных на Томаша, вдруг вспыхнул живой интерес. — Вы не женаты?
Томаш ответил не сразу. Некоторое время он взвешивал, что хуже: заведомая ложь, разоблачить которую проще простого, или правда, которая едва ли понравится его собеседнице; наконец он признался, пряча глаза:
— Женат.
Норонья с тревогой ждал реакции. Однако Лена, судя по всему, отнюдь не была разочарована.
— Разумеется! — воскликнула девушка. — Такой красивый мужчина…
Томаш зарделся.
— Что вы… Право же…
— Вы ее любите?
— Кого?
— Свою жену, естественно. Любите?
У Томаша появился шанс немного скорректировать впечатление.
— Когда мы поженились, конечно, любил, еще как! И нам долго удавалось сохранять свои чувства. Теперь мы друзья, мы привыкли друг к другу, и, в конце концов, кто знает, что такое любовь?
Норонья наблюдал за девушкой, стараясь прочесть ее мысли, и испытал немалое облегчение, когда убедился, что Лена осталась довольна его ответом.
— В Швеции говорят: жизнь без любви все равно, что год без лета, — заметила она. — Вы согласны?
— Конечно согласен.
Лена вдруг встрепенулась и прижала ладонь к губам. Глаза ее потемнели от ужаса.
— Ой! — вскрикнула шведка. — Совсем забыла! Еда!
С этими словами она бросилась на кухню. Вскоре до Томаша донесся грохот посуды и цветистые шведские проклятия.
— Все в порядке? — крикнул он в открытую дверь.
— В полном, — отозвалась шведка. — Я сейчас. А вы пока пересаживайтесь к столу.
Томаш не послушал. Вместо этого он пробрался в коридор и заглянул на кухню. Лена хлопотала у плиты, переливая суп из кастрюли в большую фарфоровую супницу. Две глубоких тарелки из того же сервиза ждали на подносе.