Томаш не мигая смотрел на американца, придавленный тяжестью услышанного.
— Вы… все генуэзцы?
— Они генуэзцы, — отрезал Нельсон, подчеркнув слово «они». И добавил с вымученной улыбкой: — Я нет. Я родился в Бостоне, а происхожу из рода Бриндизи, с юга Италии.
— Ради бога, Нельсон, при чем тут происхождение? Итальянцы честные люди. Разве Умберто Эко не признает, что Колумб был португальцем?
— Умберто Эко не генуэзец, — возразил Молиарти.
— Но он итальянец.
Нельсон в который раз вздохнул.
— Не будьте таким наивным, Том, — сказал он примирительно. — Итальянцы из других областей, возможно, потупили бы по-другому. Христофор Колумб — предмет особой гордости каждого генуэзца, и отнимать его нельзя.
— Но правда есть правда.
— Том, — проникновенно сказал Молиарти, коснувшись локтя Нороньи. — Пятьсот тысяч долларов будут ваши лишь в том случае, если вы подпишете договор о неразглашении.
— А если не подпишу? В Нью-Йорке мы договаривались о другом. Мне обещали вознаграждение, если я выясню, чем занимался профессор Тошкану. Я выполнил свою часть договора и жду от вас того же.
— Том, для того чтобы получить премию, вам придется поставить подпись под этим документом.
— Вы решили, что я продаюсь? Что мне можно заткнуть рот вашей премией?
— Фонд все равно не допустит публикации. Он вас нанял, а значит, ваше открытие принадлежит ему.
— Открытие принадлежит профессору Тошкану. Я шел по его следу, только и всего.
— Профессор Тошкану тоже работал на средства фонда, следовательно, фонд имеет право…
— Теперь я понимаю, почему вдова профессора не захотела иметь с вами дело…
— Результаты вашего расследования принадлежат фонду в той же степени, что и открытие Тошкану.
— Они принадлежат человечеству.
— Человечество не оплачивает счетов. Мы с предельной ясностью объяснили это профессору Тошкану.
— А он что же?
Молиарти на миг запнулся.
— У него… была другая точка зрения.
— Он послал вас ко всем чертям и был совершенно прав. Если бы профессор не умер, публикация уже состоялась бы, будьте уверены.
Американец вдруг сделался белым как полотно. Воровато озираясь, словно за соседним столиком мог оказаться соглядатай, он произнес так тихо, что Норонья едва смог расслышать:
— А с чего вы взяли, что профессор умер своей смертью?
Томаш вздрогнул.
— На что вы намекаете? По-вашему, его убили?
Молиарти пожал плечами.
— Не знаю, — прошептал он. — Ничего я не знаю и знать не хочу. Но в смерти Тошкану немало странностей. Он умер буквально через пару недель после весьма бурного обсуждения на совете директоров, из-за которого весь фонд стоял на ушах. Тошкану заявил, что опубликует все, что сочтет нужным, нравится это нам или нет. Не прошло и двух недель, и что же? Профессор умирает в Рио-де-Жанейро, подавившись манговым соком. Очень вовремя, не находите? Так что вам стоит подумать о себе. Лучше быть живым историком с полумиллионом баксов, чем мертвым историком с безутешной семьей и незапятнанной совестью. Мне не известно, убили Тошкану или нет. Но для фонда его смерть была спасением.
— Тогда зачем вы наняли меня? Профессор унес тайну с собой в могилу…
— Нам не хватало доказательства. Мы знали, что профессор Тошкану нашел исчерпывающее доказательство того, что Колумб не был генуэзцем, но понятия не имели, что это за доказательство. Нам предстояло найти его, пока этого не сделал кто-то другой. Вы идеально подходили для наших целей.
Томаш сокрушенно покачал головой.
— Выходит, фонд нанял меня для того, чтобы я доказал то, что ни в коем случае нельзя доказывать. Даже если я буду молчать, кто угодно может прийти в библиотеку, взять Кодекс, наткнуться на нужную страницу, найти пробелы в третьей и четвертой строках, заказать радиологическое исследование и узнать правду. Не так ли?
Молиарти усмехнулся.
— Ничего не выйдет.
— Почему? Вы надеетесь, что никто не заметит? Или снимок не получится?
— Том, я ведь опоздал на нашу встречу, — сказал американец как ни в чем не бывало.
— Да, — растерянно ответил Норонья, — но что с того?
— И как вы думаете, почему я опоздал?
— Вы же сами сказали, что говорили по телефону с Савильяно.
— На самом деле я смотрел телевизор и слушал радио. Вы не в курсе сегодняшних новостей, Том?
— А что случилось?
— Ограбление, дружище. Прошлой ночью ограбили Национальную библиотеку.
Взгромоздившись на стол, рабочий прилаживал к оконной раме новое стекло. Уборщица выметала осколки стекла, из глубины зала доносился стук молотка.
— Мы закрыты, сеньор профессор, — раздался чей-то голос.
Заплаканная, осунувшаяся Одети, вышла из-за кафедры, нервно ломая пальцы.
— Что случилось? — спросил Томаш.
— Нас обокрали.
— Это я уже знаю. Но что конкретно произошло?
— Утром я пришла на работу, а стекло разбито, и дверь в хранилище взломана. — Одети помахала перед лицом рукой, словно веером. — Господи, какой кошмар! — Она шумно вздохнула. — Я до сих пор вся дрожу.
— Что-нибудь пропало?
— Пока неизвестно. Мы пытаемся понять. — Одети тяжело дышала и сопела, будто закипающий чайник. — Полицейские говорят, это могли быть наркоманы. Отбросы общества. Они продают краденые компьютеры, чтобы купить наркотики. Они все продают…
— Можно мне посмотреть Кодекс 632? — попросил не на шутку встревоженный Томаш.
— Простите?
— Принесите Кодекс 632. Мне очень нужно на него взглянуть.
— Но мы закрыты. Нам…
— Принесите Кодекс 632, — жестко повторил Норонья, давая понять, что спорить бессмысленно. — Немедленно.
Напуганная пуще прежнего, Одети неуверенно двинулась в сторону хранилища старинных рукописей, а Томаш уселся за стол в первом ряду и стал ждать, нервно барабаня по столешнице кончиками пальцев.
Библиотекарша вернулась через несколько минут, Томаш узнал в ее руках кожаный переплет и облегченно вздохнул. Как же Молиарти его напугал!
— Вот урод! — пробормотал он про себя.
Одети положила рукопись на стол, и профессора вновь охватила тревога, хотя на первый взгляд Кодекс казался целым и невредимым. Норонья, затаив дыхание, переворачивал пожелтевшие от времени страницы, пока не дошел до семьдесят шестой. Третья и четвертая строфы были на месте. «Nbo у taliano». Промежутки между ними были точно такими, как прежде. Томаш коснулся бумаги кончиком пальца, ожидая ощутить неровный след. Поверхность была идеально гладкой. След исчез.
Не веря себе, Томаш поднес страницу к глазам. Никаких затертостей. Ровным счетом ничего. В ушах Нороньи гулко отдавались удары его собственного сердца. Он тщательно исследовал страницу, пытаясь разыскать отпечаток пальца или пятнышко клея. Но так ничего и не нашел. Желтоватая бумага оставалась ровной, нетронутой, безупречной. Только след от лезвия исчез. Отличная работа, подумал Томаш почти с восхищением. Оставалось только признать горькую правду: здесь действовали профессионалы. Они ловко замели следы, изъяв страницу и заменив ее мастерской подделкой. Профессионалы.
«Сукины дети».
XVII
Телефонный звонок застал Томаша на пороге. Он собирался в Торре-ду-Томбу искать следы семейства Колона. Кодекс 632 вышел из игры, но оставались и другие источники. Теперь, когда тайна подлинного имени Колумба была раскрыта, найти упоминание о нем во множестве метрик, счетов и нотариальных книг XVI века не составило бы труда.
— Томаш! Это ты?
Звонила Констанса.
— Это я, привет, — сдержанно поздоровался Норонья. Услышав голос жены, он удивился, обрадовался и отчего-то встревожился. — Все в порядке?
— Не знаю, — неуверенно произнесла Констанса. — Доктор Оливейра просил нас приехать сегодня.
— Но я сегодня не могу…
— Он сказал, это срочно. Нам нужно быть в больнице Святой Марты в одиннадцать.