В наше время трудно понять, как может книга разжечь столько страстей. «Кодекс» пережил эпоху своего рождения, когда любая книга была предметом огромной ценности, плодом величайшего мастерства и учености, незаменимым кладезем знаний. Он дожил до эпохи книгопечатания и фотографии, но благодаря усердию и преданности хранителей не утратил своей исключительной ценности – насколько известно, его копий не существует.
Более пристальный взгляд на листы пергамента, рассыпанные по двору алеппской синагоги, дает возможность понять, что же представляла собой эта книга. На ее страницах имелись надписи, которые словно печати на паспорте раскрывали, для какой цели была создана «Корона» и где именно (ибо «Кодекс Алеппо» появился отнюдь не в Алеппо и к тому времени, как там оказался, был уже очень старым), и в каких местах она побывала с тех пор, и чем стала ее утрата для народа, относящегося к ней с таким благоговением.
4. Скорописец из Тверии
Тверия, примерно 930 год.
Создателям «Короны», по всей видимости, изо дня в день открывался тот же пейзаж, что и мне, когда я тысячелетие спустя направлялся в их город: плоское зеркало Галилейского моря, за ним – пустынное плато Голанских высот, пятнышки рыбацких лодок на водной глади. Тверия представляла собой скопление базаров и каменных строений на западном берегу.
Надпись на «Короне» гласит: «Это полный кодекс из двадцати четырех книг, написанный нашим мастером и раввином Шломо, известным под именем Бен-Буяа, скорописцем, да направляет его дух Господен».
Шломо Бен-Буяа, скорописец, сидел на полу или на циновке. Положив на колени дощечку, он развернул на ней лист пергамента.
Писец трудился под руководством другого человека, знавшего каждую гласную и каждую согласную священного текста, ученого, чья слава затмевала славу Шломо. Аарон Бен-Ашер, как свидетельствует та же надпись, был «властелином писцов и отцом мудрецов». Возможно, и он находился рядом с писцом в тот момент, когда Шломо, бросив взгляд на еще пустой лист с размеченными стилосом колонками и строками, впервые коснулся его пером. «В начале, – написал он, – сотворил Бог небо и землю».
Представляю себе, как Бен-Буяа, следуя традиции иудейских писцов, громко произносит каждое слово, прежде чем нанести чернила на прямоугольные куски кожи.
В те годы девять из каждых десяти евреев, в том числе писцы и ученые, жили в странах ислама. Тверия, управляемая мусульманской династией из Багдада, имела среди евреев репутацию центра изучения древнееврейского языка. Этот город привлекал издалека еврейских ученых, таких, как Эли, сын Иегуды, назорей – этот титул указывал на то, что он дал похожий на монашеский обет воздерживаться от вина и не стричь волосы. Судя по всему, Эли прибыл сюда примерно в это же время, чтобы изучать святой язык; в сферу его интересов входил вопрос о правильном произнесении звука, передаваемого буквой реш. «Я собираюсь сидеть на площадях и улицах Тверии, вслушиваясь в разговоры простых людей и так изучая язык и его основополагающие принципы», – писал он на арабском, ибо, хотя Эли и изучал древнееврейский, языком еврейской учености был арабский.
Читая эти строки, я представлял себе, как Эли, лингвист-пилигрим, бродит по открытым базарам среди торговцев оливками, финиками и рыбой из Галилейского моря и вслушивается в древнееврейские слова и фразеологические обороты, а в это время писец Бен-Буяа сидит где-то в комнате по соседству и строка за строкой переписывает священную книгу на том же языке.
Прошло девять столетий с той поры, как по этому берегу ходил Иисус из Назарета. И чуть меньше времени утекло с той поры, как римские легионеры разрушили Храм в Иерусалиме и уничтожили остатки независимости евреев в провинции Иудея. Некоторые евреи остались на земле Израиля, в том числе и в Тверии, но большинство рассеялось по миру, их унесло в дальние страны, туда, где сила притяжения к родине уже едва ощущалась. Они покорились чужим властителям и оказались в среде, где люди поклонялись не единственному Богу, сотворившему, как они знали, небо и землю, а совсем другим богам. Узы, связывавшие их с Иудеей и Иерусалимом, становились все все слабее.
А Бен-Буяа писал себе и писал, заполнял двадцать восемь строк, прежде чем начать новую колонку, заполнял три колонки, прежде чем начать новую страницу.
Книга, которую он переписывал, слагалась из переплетающихся между собой историй о людях с непростым нравом, взаимодействующих с единым непознаваемым божеством, с которым, как верили евреи, связаны их судьбы. Эти истории их предки издавна рассказывали друг другу, чтобы объяснить свою связь с этим Богом, с землей, на которой живут, и друг с другом и чтобы подняться от анархии к порядку и закону. Книга становилась их руководством в жизни. Она начала приобретать форму еще до того, как вавилоняне разрушили первый Храм в Иерусалиме в 586 году до н. э. За несколько десятилетий до этого события, во времена царя Иосии, как указано во Второй книге Царей[6], один из священнослужителей нашел в Храме Книгу Завета; то есть в самом тексте есть намек на то, что все эти истории уже записывались. Позже, находясь в вавилонском изгнании, писцы продолжали трудиться – записывали и уточняли записанное, и к V веку до н. э. труд, известный нам как Тора, Пять книг Моисеевых, или Пятикнижие, явился миру.