Фахам отправился к дому смотрителя, Ашера Багдади, но тот был так напуган, что дверь не открыл.
– Не бойся! – крикнул ему Фахам.
– В синагогу я не пойду! – ответил Багдади.
– И не ходи, просто открой дверь, мне нужно с тобой поговорить, – настаивал Фахам. Когда в конце концов смотритель открыл, Фахам протянул ему сверток и рассказал, что в нем находится.
– Домой я это нести не хочу, – сказал он. – Оставь у себя, а завтра передай кому-нибудь из старейшин.
Этот рассказ, самый драматический и подробный из всех, я привел слово в слово в своей первой статье о «Короне». Он и сейчас остается моим любимым. Но, как и все прочие, это выдумка[7].
Еще один вариант я услышал от раввина, которого встретил через шестьдесят лет после тех событий. Сгорбленный и слабый, прихлебывая чай, он читал Талмуд в синагоге на окраине Тель-Авива. Со мной был Эзра Кассин, бывший следователь военной полиции, а в то время детектив-любитель; он предупредил меня, что раввин перенес несколько инсультов и, возможно, утратил ясность ума. Эзра представился внуком жителя Алеппо, которого тоже звали Эзра Кассин. Раввин что-то пробормотал в ответ, и я знаком предложил Эзре уйти – мол, старик явно не в себе. Но Эзра не обратил внимания на мои жесты. Раввин прошамкал еще что-то неразборчивое, а потом сказал:
– Твой дед был портным в Алеппо. – Эзра кивнул. – Простой и честный человек был твой дед, – продолжал раввин. – Таких больше нет.
Потом он стал говорить, да так, будто только нас и ждал. Его зрячий глаз уставился на меня, и мне казалось, что другой глаз старика, слепой, затянутый белесой пленкой, устремлен назад, в прошлое.
– Они ворвались в синагоги, – рассказывал он, преодолевая жестокие приступы кашля, – в еврейскую школу. Жгли свитки Торы и подбирались все ближе. Мы три дня не выходили на улицу. – Но на третий день он все-таки решил пойти в главную синагогу. – Нас охватила такая скорбь, что мы рыдали и пели плачи. – Раввин имел в виду песни, в которых оплакивается разрушение Иерусалимских Храмов. – Мы увидели свитки Торы, разодранные в клочья, да-да, в клочья… в синагоге… Я… Я сам, своими глазами, увидел «Корону» прямо на полу… Я подошел ближе и подобрал ее. И положил в сумку. – После чего, по его словам, он отдал «Корону» одному из тех, кто был ответственен за синагогу. – А потом гои решили, что она сгорела.
Некоторые из рассказов частично совпадают, в некоторых содержатся крупицы правды. Кое-что можно объяснить тем простым фактом, что священных книг в главной синагоге было множество, а «Корону» почти никто раньше не видел и даже не знал, как она выглядит: то, что люди принимали за великую книгу, могло быть другим манускриптом. Но истории быстро множились, и это безусловно связано с тем, что «Корона» играла роль талисмана, символа алеппских евреев. Пока книга существует, существуют и они, а если ее нет, то и их не станет. Община оказалась на грани уничтожения, поэтому в этой истории никто не мог остаться безучастным.
Самый правдоподобный рассказ (только он подкреплен многими другими источниками и выглядит вполне логичным) исходит от человека, который никогда не похвалялся своей ролью и не пытался ничего записать. Речь идет о смотрителе синагоги.
Ашер Багдади не только официально выполнял функции смотрителя, но и жил совсем рядом с синагогой и потому сравнительно легко мог в нее попасть. На следующий день после погрома, рано утром, смотритель взял с собой одного из старших сыновей, пересек проулок между своим домом и синагогой и, войдя во двор, увидел там множество обуглившихся книг и кусков пергамента. Он опустился на землю и стал просматривать листы, пытаясь отыскать фрагменты «Короны».
– Я смотрел на отца, он плакал, как ребенок, – сорок лет спустя вспоминал в телеинтервью его сын Шахуд. – Я сказал: «Абба[8], что случилось? Встань, зачем ты там уселся?»
7
В 1958 году Фахам заявил, что осенью 1957 года, через десять лет после погрома, он еще не знал, что «Корона» уцелела, тем самым противореча собственному, сделанному им много позже утверждению, будто именно он спас книгу.