Невозможный рев шторма здесь утихал до практической тишины.
Здесь, под куполом, были слышны только легкое журчание воды, потрескивание огня, и сонное щебетание птички.
Внутреннее убранство купола было не из мрамора, но из хрусталя, стены поднимались отвесно к потолку высотой в шесть метров.
Когда-то, размер и величественность этого места привели Тави в изумление.
Сейчас он видел все это по-иному.
Он понимал масштаб и сложность магии, необходимой чтобы поднять такое место из земли, и его изумление основывалось не на красоте и богатстве строения, а на элегантности чар, которые его создали.
Свет шел от семи огней, которые горели без горючего по периметру комнаты, имитируя пламя, и которые было куда как сложнее создать, чем магические лампы.
Этот необычный, теплый свет пробивался сквозь хрусталь, отражался, преломлялся разноцветными радугами, которые кружились и танцевали с медленной грацией и красотой среди хрустальных стен — стен, которые давно бы уже потрескались и раскололись, если бы не были созданы с помощью совершенной магии.
Пол в центре купола был покрыт бассейном воды, идеально гладкой и спокойной, как Амарантовое стекло.
Повсюду вокруг бассейна росла богатая растительность, кусты, трава, цветы, и даже маленькие деревья, все по-прежнему очень аккуратное, будто ухоженное садовником, хотя Тави не был здесь с возраста пятнадцати лет.
Древесная магия, которая требовалась, чтобы создать такой самостоятельный сад, была поразительной. Гай Секстус, кажется, знал о произрастании жизни гораздо больше Тави, несмотря на разницу в их подходе.
Между огнями стояли семь безмолвных комплектов доспехов, в алых плащах, с традиционными бронзовыми щитами и мечами с рукояткой слоновой кости телохранителей Септимуса.
Доспехи возвышались молчаливо и пусто над почти бесформенными фигурами из темного камня, неизменно бдительными, прорези шлемов направлены на их подопечного.
У двух комплектов доспехов не хватало оружия — Тави и Амара взяли их для защиты той ночью, так давно.
В центре бассейна возвышалась глыба черного базальта. На ней лежала бледная форма, статуя из чистейшего белого мрамора, и Тави уставился на изображение его отца.
Глаза Септимуса были закрыты, будто во сне, и он лежал с руками, сложенными на груди, рукоять меча под ними.
На нем была богатая мантия, которая спускалась с одного его плеча, а под ней был видавший виды нарядный нагрудник офицера Легиона, не такой как обычная кираса Тави.
У основания мемориала его отца сгорбилась Королева вордов.
Она истекала кровью из несчетного количества ран, и вода вокруг нее вместо кристально чистой была в пятнах темно-зеленого цвета.
Она упала в полном изнеможении.
Один глаз отсутствовал, та сторона ее некогда прекрасного лица была разодрана в клочья когтями воздушных мороков.
Второй глаз, все еще блестящий черным, остановился на Тави. Королева вордов поднялась, меч в руке.
Тави остановился у края бассейна и ждал, крепко держа свой клинок.
Они молча смотрели друг на друга.
Тишина и неподвижность затянулись.
Ярость шторма снаружи была далекой и неважной. Свет отражался в кристальных стенах.
— Я была права, — сказала Королева, ее голос тяжелый и грубый. — В связях между вами есть сила.
— Да, — просто сказал Тави.
— Моя дочь, которая живет в далекой Канее… ей никогда не понять этого.
— Нет.
— Не странно ли, что хотя я знаю ее неспособность увидеть эту слабость, хотя я знаю что она сразу же убила бы меня при встрече, я все равно хочу чтобы она жила? Процветала?
— Не так уж странно, — сказал Тави.
Королева закрыла свой глаз и кивнула.
Она открыла его опять, и по ее лицу прокатилась слеза.
— Я пыталась быть тем, кем была предназначена, Отец. Это никогда не было личным.
— Это уже позади, — сказал Тави. — Все закончится здесь и сейчас. И ты это знаешь.
Мгновение она не двигалась, затем спросила, очень тихо. — Ты заставишь меня страдать?
— Нет, — сказал он, как можно более мягко.
— Я знаю, как умирает королева вордов, — прошептала она. Она подняла подбородок, легкая тень гордости промелькнула на ее лице. — Я готова.
Он наклонил голову, едва заметно.
Её рывок поднял фонтан брызг, и она бросилась на него со всеми оставшимися в ее разбитом теле силами.
Даже ужасно разбитая, она была быстрее любого алеранца, сильнее травяного льва.
Клинок Гая Октавиана встретил ее с одиноким, чистым звоном.