– А вы его так и называете – Никита?
– Как же его еще называть? Его ведь Никита зовут… А то, что не по отчеству, так он сам просил – молодой еще. И он меня Ниной зовет.
– Но он ведь гражданин, а вы – жительница.
– Ну да… Что ж, девонька, мне в армии служить или в университете учиться? На государственную службу я тоже не хочу – так-то уютнее… Замуж удачно выскочить не получилось. Не вышла я за генерала – не предлагал ни один… А сейчас поздно уже.
– И вам никогда не хотелось быть гражданкой?
– Да мне и сейчас живется неплохо. Налоги меньше, жизнь проще. А что голосовать я не хожу – так выходной свободный.
Я покашлял, чтобы обозначить свое присутствие.
– Дженни, ты приехала вести подрывную работу среди лучших жителей нашей страны? Вот сейчас сагитируешь Нину, она завербуется в какую-нибудь партию нефтяников или дорожных строителей – и будет готовить борщи им, вместо того чтобы кормить меня. Куда это годится? Зато пройдет пять лет – и она гражданка. Только надо ли оно ей?
– Не надо, Никита, не надо, – засмеялась Нина.
Дженни неожиданно смутилась – будто бы я говорил всерьез и застал ее за каким-то неблаговидным делом. Губы у нее задрожали.
– Эй, ты чего? – спросил я. – Что случилось?
Дженни только махнула рукой, а Нина тактично вышла в кладовую – впрочем, процесс приготовления завтрака был в самом разгаре, вполне возможно, что ей что-то понадобилось.
Я шагнул к девушке:
– Ты испугалась? Я чем-то тебя обидел?
– Да, – коротко ответила Гвиневера. – Видел бы ты себя со стороны… Глаза горят, страшный, и про подрывную работу. Я думала, ты меня зарубишь. Или сдашь в полицию.
На этот раз в недоумении застыл я. Конечно, с синяком на лице и рассеченной бровью, сразу после сна я вряд ли выглядел красавцем. Но неужели я перегнул палку и говорил слишком грубо?
Тут Дженни как-то совсем фамильярно и в то же время ласково потрепала меня по щеке – я опешил еще больше – и тихо сказала:
– Не только ты умеешь шутить, Никита.
– Ну хорошо, я рад, что ты не всерьез…
– А сейчас ты застал меня врасплох. Я и правда испугалась – но не потому, что разговаривала с Ниной о чем-то предосудительном. Просто твое появление было неожиданным – как в страшном сне, когда ты уверена, что одна, а кто-то выглядывает у тебя из-за плеча. Но иногда я правда тебя боюсь. Клинок на поясе и постоянная готовность пустить его в ход. Удивляюсь, что ты не ходишь по дому со шпагой.
– Зачем?
– Затем же, зачем и по улице. Вдруг кто-то нападет?
– У нас крепкие запоры…
– А если враги осадят дом?
– Внешние враги?
– Не поняла тебя.
– Враги, которые угрожают не только мне, но и моей стране?
– Ну, пусть будет так.
– На этот случай у меня под кроватью лежит автоматическая винтовка.
Дженни воззрилась на меня недоверчиво.
– Пойдем покажу!
– Серьезно?
– Почему нет? Ты допила какао?
– Да… А ты не будешь?
– Я никогда не завтракаю так рано. Пойдем.
Мы поднялись наверх, зашли в спальню. Дженни с интересом осмотрелась.
– Ты не ночевал дома?
– Почему? – удивился я.
– Постель не тронута…
Я улыбнулся.
– В армии меня приучили заправлять кровать сразу. Впрочем, я всегда делал это и до армии.
– Да, и еще кое-что…
– Что именно?
– Не важно.
– Ну, раз начала, говори.
– Нет, может быть, скажу потом. Так где твоя винтовка? Или ты привел меня сюда только показать спальню – раз уж не успел сделать этого вчера?
Я выдвинул из-под кровати закрепленный на специальных алюминиевых салазках стальной ящик – просто так не унесешь, даже если залезешь в дом. Один замок был кодовым, ключ от второго всегда при мне. Открыв оба замка, я вытащил матово-черную автоматическую винтовку. Изогнутый магазин, тяжелый приклад, ствол средней длины. Десять снаряженных магазинов лежали в ящике.
Дженни вздохнула.
– Не понимаю! Все граждане имеют дома оружие – в том числе огнестрельное – и почти никогда не пускают его в ход!
– Огнестрельное оружие можно использовать только при нападении врагов. Интервентов или террористических группировок. Каждый, кто применит оружие против гражданина, поражается в правах на всю жизнь. И это в лучшем случае.
– А в худшем?
– В худшем бесчестье падает на всю семью, а виновного подвергают позорной казни. Вешают, как собаку.
Возможно, я снова перегнул палку – девушка вздрогнула. И осторожно спросила:
– Просто так пострелять из винтовки ты можешь? Потренироваться?
– Это не приветствуется… Личное оружие отстреливается в присутствии мастера-оружейника. Хотя формального запрета нет. А пострелять всегда можно в тире. Если хочешь, мы можем зайти в тир, когда поедем в город.
– Да, наверное, хочу… А жители могут стрелять в тире?
– Нет.
– Но тогда ведь и иностранке не разрешат?
– Ты же будешь со мной.
Машину мы оставили перед зданием городской управы – там просторная парковочная площадка и всегда есть место. Бело-зеленое здание с лепниной, арочными окнами и башенками на крыше очень понравилось Дженни. Она никак не могла поверить, что это мэрия. Зачем городским властям строить для себя такой роскошный дом? На самом деле они в общем-то и не строили. Купили один из старинных особняков, отремонтировали, а прежнее здание – функциональное, но не слишком красивое снаружи – передали музыкальной школе. Городская управа, как ни крути, лицо города.
В управе нам делать было нечего, поэтому с парковки мы сразу пошли гулять по Большой Садовой. Мимо сквера, не переходя на людную сторону улицы, где народ заходил в магазины, идущие витрина к витрине. На нашей стороне было лишь кафе «Золотой колос».
– Зайдем? – предложил я Дженни.
– Зачем?
– Здесь подают свежие и очень вкусные пирожные. Можно выпить кофе…
– Но мы только что позавтракали. Не боишься потолстеть?
– Я – не очень. Точнее, успешно преодолеваю свой страх. А ты, видно, боишься.
– Неужели ты думаешь, что через час после плотного завтрака я могу опять захотеть есть?
– Не вижу здесь большого греха.
– Русские, – улыбнулась Дженни. – Нет, Нина отлично готовит, тебе повезло с домработницей. А куда мы идем?