Слева от Себастьяна громко хрустнула ветка. Он обернулся на звук, а когда снова посмотрел на то место, где мгновение назад стоял Михаил, каменные ступени были уже пусты, только на одной из них, тускло поблескивая, лежала старинная золотая монета.
Глава 10
КРОВЬ — НЕ ВОДИЦА
В узкую, как лезвие ножа, щель приоткрытого окна влетели с улицы бравурные звуки музыки, с хрипом вырывающиеся из чьего-то радиодинамика, и тошнотворно бодрый голос объявил: «В Москве полдень!»
Когда эта весть, поблуждав по закоулкам моего спящего сознания, все-таки прибыла по назначению, я резко села на кровати. Посидела немного, не открывая глаз, и упала обратно.
Кто никогда не заставлял свое отчаянно сопротивляющееся пробуждению тело выбираться из теплой и мягкой постели, тот никогда не испытывал настоящего страдания. Все органы восстают против творимого над ними насилия и не желают работать по специальности. Глаза не видят, ноги не идут, а руки не шевелятся. Поиски тапок — сначала голыми ступнями, сидя на кровати, потом ладонями, ползая на четвереньках, — занимают целую вечность. К тому же мебель выпрыгивает из самых неожиданных мест, норовя больно ударить тебя острыми углами. Чашка, верткая, словно какое-то земноводное, выскальзывает из пальцев и оказывается пойманной только каким-то чудом.
Титаническими усилиями дотащив свой организм, похожий по консистенции на кисель, до кухни, я в совершенном изнеможении опустилась на табуретку и, нажав на кнопку чайника, утомленно положила тяжелую голову на ярко-зеленую клеенку.
Под шум чайника вялые полумысли-полусны медленно возвращали меня в реальность. Возможно, сейчас, как раз в эту самую минуту, над мысом Рас-Энгела, самой северной точкой африканского континента, снижается, заходя на посадку, самолет, на борту которого должны были находиться мы с Себастьяном — оживленные, нетерпеливо смотрящие то в иллюминатор, то на часы, достающие из сумок темные очки и головные уборы, счастливые… Как я об этом мечтала… И теперь этого не будет — ни сегодня, ни под Рождество… Никогда.
Я открыла глаза — насколько смогла — и выпрямилась. Анестезирующее действие сна кончилось, и мне снова стало очень и очень паршиво. Какая же все-таки сволочь тот, кто убил Хромова. Мало того, что он одного человека жизни лишил, так ведь еще скольким жизнь испортил, причем настолько капитально, что теперь неясно, как исправлять. Да и получится ли что-нибудь исправить?
Чайник заклокотал, забурлил, щелкнул кнопкой и затих. Уныло плеснув в кружку вчерашней заварки (говорят, вредной для здоровья, но не выливать же ценный продукт?), я разбавила ее кипятком, бросила два куска сахара (говорят, по утрам мозг нуждается в глюкозе… или не мозг?), задумчиво позвенела ложкой, сделала первый глоток…
И вдруг вскочила из-за стола и вихрем понеслась в ванну. Ринулась к зеркалу и, подняв вверх собранные правой рукой в пучок волосы, принялась крутиться перед зеркалом, судорожно ощупывая свободной рукой шею. Но, к счастью, никаких ран или укусов — даже комариных — не обнаружила. И села на край ванны, переводя дыхание, хлопая переставшими походить на две узенькие щелки глазами и чувствуя взмокшей спиной прилипшую ночную рубашку.
А началась вся эта паника из-за того, что мне вспомнился вчерашний вечер. Точнее, ночь.
Окаменев от ужаса, смотрела я на поблескивающие в темноте желтые кошачьи глаза вампира.
Подождав немного моего ответа и не дождавшись его, вампир сделал шаг в мою сторону. Я отпрянула назад.
— Послушайте… — укоризненно сказал вампир. — Но это, в конце концов, глупо. Я ничуть не опаснее обычных людей, которые окружают вас повсюду.
— Тогда мне следует быть очень и очень осторожной, потому что простые люди, как я успела заметить в последнее время, далеко не так безобидны, как кажутся на первый взгляд.
— Какой странный вид трусости, — вампир рассматривал меня с интересом. — Красивая девушка не боится ходить в одиночестве ночами по городу, где и средь бела-то дня может случиться что угодно и никто не поможет, зато трусит, словно заяц перед лисой, перед человеком, который ничего, кроме добра, ей не желает.
— Откуда я могу это знать? — пробормотала я.
— Да посмотрите хотя бы на свое кольцо. Если бы вам грозила опасность, оно бы просигналило вам об этом, не правда ли?
— Откуда вы знаете? — чуть не подпрыгнув, взвизгнула я.
Вампир устало махнул рукой:
— Уверяю вас, за жизнь длиной в четверть тысячелетия поневоле узнаешь многое. Очень многое, гораздо больше, чем хотелось бы знать. Я ведь уже видел это кольцо раньше… Правда, его тогда носила другая женщина.
Тоненькие иголочки волнения и любопытства запрыгали по моим ладоням и подушечкам пальцев. Другая женщина! Не может быть! Неужели этот… человек был знаком с самой Си Ван My, царицей фей?
— Это была…
— Нет, конечно, нет. Тех, кто видел Си Ван My, даже в те времена, когда волшебство было таким же обыденным делом, как мытье посуды, можно пересчитать по пальцам. А те времена стали легендой задолго до моего рождения.
— Но я слышала, что она выступала в Пекинской опере…
Вампир пожал плечами:
— Все возможно. Но ведь никто не знал, что это Си Ван My, верно? Имена и названия важнее, чем это принято сейчас думать. Например, разница между актрисой Грейс Келли и Грейс — принцессой Монакской гораздо больше, чем принято считать. По сути, это два разных человека…
— А вы были знакомы с ней? — с жадным любопытством спросила я.
— С которой из них? — усмехаясь, спросил вампир.
Обескураженная всеми этими сложностями, я благоразумно переменила тему разговора и вернулась к тому, что интересовало меня больше всего:
— А кто была та женщина, которая раньше носила это кольцо? Что с ней произошло?
— На второй вопрос ответить несложно. Она давно умерла. А вот на первый… Вы хотите слушать эту историю прямо здесь, под дождем? Кстати, вы стоите в луже.
Я посмотрела себе под ноги и, убедившись в правоте его слов, осторожно перешагнула в другое место — не более сухое, потому что дождь не утихал, но гораздо менее глубокое. Впрочем, мне это мало помогло — туфли промокли насквозь, и, шагая, я почувствовала, как в них противно чавкает вода.
— Может, — нерешительно сказала я, — вы проводите меня до метро?
— С удовольствием, если желаете. Но у меня есть предложение гораздо лучше, хотя мне с трудом верится, что вы на него согласитесь, — он немного помедлил, но под действием моего ожидающего взгляда продолжил: — Я остановился совсем недалеко — в двух шагах отсюда. Мы могли бы пойти ко мне и поговорить обо всем… Учтите, мое приглашение — дружеский жест, и вашей жизни и здоровью ничто не угрожает…
Сердце мое ушло в пятки, съежившись до размеров булавочной головки.
— Большое спасибо, — храбро начала я, — но это было бы не совсем…
— Скажите, — оборвал меня Бехметов, — только честно: вы боитесь меня, потому что я вампир или потому что я мужчина?
Такого вопроса я совсем не ожидала и понятия не имела, как на него ответить, чтобы и вампира не обидеть и, главное, чтобы не выглядеть в его глазах круглой дурой. Потому что предпочитаю быть не круглой, а многосторонней.
Вампир немного помедлил, ожидая, очевидно, какой-то внятной реакции. Не дождавшись, тяжело вздохнул:
— Как же с вами трудно! Скажите, из-за вас еще никто не стрелялся?
— Нет… — пискнула я.
— Так помяните мое слово — обязательно застрелится! Правда, могу обещать, что это буду не я. Ладно… Я так понял, что вы собираетесь простоять здесь до утра с мокрыми ногами, синими губами я красным носом. Давайте так…
Он приложил правую руку к сердцу и торжественно произнес:
— Клянусь, что пальцем вас не трону… — и, опустив руку, как бы между прочим добавил: — Если, конечно, вы сами этого не захотите.
— Дурацкая шутка! — сердито сказала я.
— А это и не шутка. Ну так идем?
Самое удивительное, что я действительно пошла. Совершенно не уверенная в том, что поступаю правильно.