Содрогнувшись от отвращения, я отчаянно затрясла головой.
— Ей-богу, не стоит делать такое брезгливое лицо, — заметил вампир и поднес стакан к губам. — Нынешние люди стали такими несносными неженками! Раньше они смотрели на вещи проще, но видели гораздо, гораздо больше. И боялись нас не потому, что мы убивали людей, и не потому, что мы казались такими уж гадкими. Причина была совсем, совсем в другом.
Он поставил стакан и налил мне чаю, потому что я сидела неподвижно, боясь лишний раз пошевелиться.
— Вампир — тот, кто питается кровью. Вот главная причина страха, который мы вызываем. Кровь — вот ключевое слово. О смысле этого слова можно говорить часами. Если отложить в сторону медицинские книги, можно понять многое из того, чего не способна объяснить наука. Ведь что такое кровь? Так же, как реки приносят жизнь земле, кровь разносит жизнь по человеческому телу. С другой стороны — кровь, состоящая в основном из воды, красна и горяча, как огонь. Огонь и вода. Две стихии, с давних пор внушавшие человеку благоговение и ужас. Две созидательные стихии, и они же — стихии гибельные. Две взаимоисключающие стихии, соединившиеся в одной субстанции. Кровь, пока она невидима и скрыта под кожными покровами, — символ жизни, знак того, что человек чувствует, — она то бурлит, то стынет в жилах, то колотится в висках. Но стоит ей выйти наружу, как она — угроза гибели, признак надвигающейся болезни или смерти… В некотором смысле кровь — это душа, — вампир поднял свой стакан к глазам и улыбнулся.
— Да вы поэт! — невольно воскликнула я.
И в тот же миг вдруг увидела странную картину.
Солнечный день, огромный парк, который, кажется, весь трепещет от птичьего пения. Несколько шагов — и из-за деревьев вырастает огромный дом, почти дворец. Мраморные львы сторожат лестницу, по которой, зажав под мышкой треуголку, молодой офицер стремглав сбегает вниз. Шпоры звенят, и облако пудры взвивается над белым париком.
— Поэты не живут так долго, — услышала я голос вампира, и видение рассеялось.
— Послушайте, — спросила я внезапно, — а как вы стали вампиром?
— Я, конечно, могу рассказать вам. Но это долгая история.
— Ничего, — храбро ответила я, — я не слишком спешу.
…Четыре мерных удара часов откуда-то из глубины дома возвестили о начале утра.
— Вот так, — сказал вампир, глядя на тлеющие в камине угли.
Я молчала, потрясенная услышанным.
Полк, где служил молодой князь Бехметов, сражавшийся с турками, по высочайшему повелению переброшен был на Урал, где объявился разбойник и смутьян Емелька Пугачев. В первом же бою князя ранили — тяжело, почти смертельно. Спас его какой-то башкир — один из бунтовщиков. Он поил князя черными горькими отварами, накладывал на раны густую пахучую мазь и совершил почти что чудо — поставил его на ноги. Дольше всех прочих ран не проходила рана на шее… Бехметов так и не узнал, кому он обязан появлением этой раны — своему спасителю или какой-то вампир нашел его, потерявшего сознание, на поле боя еще раньше. Спасенному князю пришлось примкнуть к восставшим — обрасти бородой, постричься в кружок и надеть мужицкое платье.
— Кажется, Александр Сергеевич слышал от кого-то мою историю, — усмехнулся рассказчик. — Он использовал ее — по-своему, конечно, — в «Капитанской дочке». Но, разумеется, я не был таким мерзавцем, как Швабрин. Хотя, каюсь, грешен — пил кровь, жить без этого я уже не мог. Но только у тяжело раненных — как и тот, кто сделал вампиром меня. Надеюсь, никто из этих раненых не выжил.
Когда пугачевское войско разбили, а самого Емельку отвезли в железной клетке в Москву, Бех-метову удалось скрыться. После долгих мытарств и злоключений судьба, забросила его в Англию. А вскоре, в июле 1775 года, он стоял на палубе шхуны «Святая Августа», отплывающей в Новый Свет. В Америку он прибыл в самое жаркое время — разгоралась война за независимость колоний от Владычицы морей. А дальше…
— Дальше? Пожалуйста, пожалейте меня и себя. Я прожил очень долгую жизнь — слишком долгую, чтобы рассказать ее всю за одну ночь. Али отвезет вас домой, — сказал вампир, помогая мне подняться со шкуры.
Я молча кивнула. Бессонная ночь после тяжелого дня привела меня в такое странное состояние, что я не могла понять, приснилось ли мне увиденное и услышанное или все происходило на самом деле.
Подогнанная уже ко входу роскошная машина с Али в качестве шофера доконала меня окончательно.
— Я хотел бы попросить вас, — вампир собственноручно распахнул передо мной дверцу, — составить мне компанию сегодня вечером. Я приглашен на прием и хотел бы, чтобы вы были моей спутницей. — Но я…
— Ведь у вас же нет никаких других планов на сегодняшний вечер?
Планов действительно не было. Шоколадные глаза в расчет больше не принимаются.
— Хорошо, — сказала я. — В котором часу вы за мной заедете?
Воспоминания заняли у меня столько времени, что, когда я опустилась с небес на землю и вернулась из ванной в кухню, чай в кружке уже остыл.
Но что-то продолжало меня беспокоить. Было, было что-то еще и, кажется, неприятное… Но ни с вампиром, ни с его телохранителем это не связано.
Я потрясла головой, надеясь, что ее содержимое встанет на место, а заодно и память моя, мутная и темная, как остывший чай, немного прояснится. Никакого эффекта.
Тогда я снова отправилась в ванную, открыла кран и несколько раз брызнула в лицо ледяной водой. Подняла голову и заглянула в зеркало. По лбу и щекам текли крупные капли, ненадолго задерживались на носу и подбородке, а потом падали вниз…
И тут меня, наконец, осенило.
Не вытираясь, я выскочила из ванной и полетела в прихожую.
Там на полу возле входной двери лежала довольно приличная стопка небольших бумажек симпатичного зеленого цвета.
Окончательно обессилев, я тяжело опустилась на тумбочку для обуви.
Значит, это не был кошмарный сон. Это случилось наяву.
Глава 11
НА БОГА НАДЕЙСЯ…
Утренние толпы схлынули, и в подземном переходе было сравнительно немноголюдно — насколько может быть немноголюдно на выходе из станции метро в центре города незадолго до полудня.
Себастьян не выходил из стеклянных дверей, за которыми начиналось подземное царство с его опасностями и препятствиями: корыстолюбивыми кассами, вероломными турникетами, опасными эскалаторами и злыми джиннами-поездами. Он спустился в переход с улицы, где не без труда нашел место, чтобы оставить на время свой видавший виды красный «Мерседес».
Один из киосков в длинном ряду вдоль стены перехода оглашал окрестности невыносимо противным скулежом какой-то мальчишечьей группы. Но, заглушая эту гормональную музыку, плыл по переходу и другой звук — чистое, протяжное, звонкое пение саксофона.
Саксофонист стоял чуть поодаль от шеренги голубых таксофонов — парень в черном матросском бушлате и белом кашне. Тяжелый ботинок на толстой рифленой подошве притоптывает в такт музыке, густые черные волосы, щедро прошитые золотистыми крашеными прядями, упали на лоб.
Саксофон пел тему прощания из «Шербургских зонтиков». Себастьян помедлил немного, прислонившись плечом к витрине журнального киоска, скользя печальным взглядом по красочным обложкам иллюстрированных журналов. Самоуверенные молодые люди демонстрировали на них свои мускулистые торсы, скалясь в улыбке превосходства, популярные певицы, приоткрыв рот и прикрыв глаза, силились изобразить любовное томление. Внезапно он почувствовал себя разбитым и слабым, почти больным.
Ангелы не болеют и не умирают, это невозможно. Да, но ангелы, кажется, и не ведут себя, как идиоты. И не желают вернуть время назад. Время не волнует того, у кого в запасе целая вечность. Но его вечность внезапно распалась на минуты и часы, стала подвижной и изменчивой, текучей и неуловимой, и существовать в этом времени для него оказалось так же трудно, как дышать — человеку с больными легкими. Когда он узнал, что будет жить среди людей, он был уверен, что это наказание, но и представить себе не мог, что наказание окажется таким тяжелым.