После многочисленных падений на давно, сознаюсь, не мытый пол яйцо приобрело малоаппетитный вид. Я посмотрела на него с сомнением и постановила отправить бедолагу в помойку. Надя предложила мне другое яйцо, но я твердо отклонила ее предложение, решив, что с меня на сегодня хватит неожиданностей с этим продуктом питания.
Оказалось — как в воду глядела. Не успела я приняться за бутерброд с сыром и ветчиной, как телефон опять издал пронзительный вопль. Я посмотрела на него с испугом, потом умоляюще взглянула на Надю. Та энергично затрясла головой:
— Нет уж! Я к твоему телефону подходить боюсь. Вдруг там черти или вампиры какие-нибудь… Или киллеры… Нет, ты уж сама.
С тяжелым вздохом я отложила так и не надкушенный бутерброд и с опаской протянула руку к трубке.
— Марина… — робко сказал печальный голос и замолк.
— Себастьян? — прошипела Надя. Неужели выражение лица так меня выдает?
После нескольких безуспешных попыток придумать и произнести что-нибудь разумное я пробормотала:
— П-привет… Как жизнь?
Надя закатила глаза к потолку и покрутила пальцем у виска.
— Хорошо, — не слишком убедительно произнес печальный голос. Запнулся и внезапно выдохнул: — Вообще-то, ничего хорошего…
— Что, какие-то трудности в расследовании? — сморозила я.
Надя перекосила рот и высунула в сторону язык. Ужасная получилась рожа, и абсолютно неясно, что она означала.
— Н-нет… Понимаешь… — голос замолк и после долгой томительной паузы, за время которой я чуть не отдала богу душу, решительно сказал: — Нам необходимо увидеться.
— Конечно! — залепетала я, хватаясь за сердце. — Обязательно!
Надя угрожающе оскалилась и провела ребром ладони по шее.
— А когда? — спрашивала я тем временем Себастьяна, безуспешно пытаясь скрыть звучащую в голосе радость.
Убедившись, что предыдущие ее телодвижения не оказали на меня должного воздействия, Надя помахала в воздухе кулаком и сунула мне его под самый нос. Это меня действительно слегка отрезвило.
— Только не сейчас, ладно? — торопливо пробормотала я. — Сейчас я… спешу… мне надо идти…
— Тогда, может быть, сегодня вечером? Часиков в девять тебе удобно? — смиренно спросил Себастьян.
— Да, — прошелестела я на седьмом небе от счастья.
— Вот и замечательно. Я тебе еще позвоню. Ну, пока… М-м… Целую.
Трубка полетела на стол, а я закружилась по кухне в неистовом танце, повторяя:
— Он любит меня! Любит! Любит!
— Как будто в этом кто-нибудь когда-нибудь сомневался, — с усмешкой наблюдая за моей ликующей пляской, пробурчала себе под нос Надя. — Удивительно, до чего глупеют люди под воздействием гормонов…
— Дура ты! — ответила я, не переставая скакать. — Это любовь!
— А ты думаешь, я говорю про что-нибудь другое? — хмыкнула Надя. — Давай-ка прекращай свои первобытнообщинные хореографические этюды, ешь бутерброд, и поехали!
В конце концов я съела два бутерброда, а не один, но второй мне пришлось дожевывать в лифте под недовольное ворчание Нади. Я ее понимаю — мое превышающее все пределы разумного копание при сборах может вызвать инфаркт миокарда у кого угодно, за исключением двух человек: моей мамы, которая копается почти так же долго, как я, и моей кузины, которой я с темпами сборов в подметки не гожусь — если она опаздывает куда-то меньше чем на два часа, это значит, что она явилась раньше времени. С другой стороны, и самые пунктуальные личности иногда выкидывают коленца: моей, всегда точной и рассудительной, лучшей подруге как-то раз взбрело в голову сделать стрижку, покраску и укладку волос перед тем, как отправиться на мой день рождения. Уж не знаю, чего ради она это задумала — торжество проходило в узком кругу, и коронованных особ приглашать не стали, — но в результате она опоздала так, что когда все-таки появилась, праздник едва не был омрачен убийством, потому что я, утомившись долгим ожиданием, жаждала ее крови не хуже настоящего вампира.
Свою золотисто-горчичную «десятку» Надя из непонятной предосторожности припарковала в некотором отдалении от дома нашей подозреваемой. Смысла в этом, на мой взгляд, не было, и я поделилась своими соображениями с Надей. Та посмотрела на меня сурово и пояснила:
— Я хочу провести рекогносцировку, а из окна машины делать это мне было бы неудобно.
Я посмотрела на Надю с нескрываемым уважением. Слово «рекогносцировка» не входит в мой активный словарь, хотя я и обожаю длинные слова, такие как «рододендрон» и «энциклопедия».
В соответствии со своим заявлением, по дороге к дому Ирины Надя неутомимо зыркала по сторонам. Не знаю, что она надеялась высмотреть — противотанковые рвы, колючую проволоку или минные поля, но только ничего интересного не было в этом заурядном московском окраинном дворе — выбоины и трещины в тротуарах, веселенькой раскраски детская площадка, скопление гаражей-ракушек…
У нужного нам подъезда Надя почему-то задрала голову наверх и толкнула меня локтем. Я подняла голову и тихонько охнула.
Два окна на третьем этаже зияли черными дырами. Над ними до подоконников следующего этажа поднимались следы гари.
— На что спорим, что это та квартира, куда мы направляемся? — мрачно спросила Надя.
Дверь подъезда медленно открылась, и в проеме показалась синяя клетчатая коляска. Надя ринулась вперед и схватилась за ручку двери, удерживая ее в распахнутом положении. Молодая женщина в белой ветровке с нашивкой, многозначительно гласившей «Crazy girl's doctor», выкатила коляску на улицу и поблагодарила Надю. А благодетельница отреагировала странно — повернулась ко мне и подмигнула. Ничего не понимая, я автоматически подмигнула в ответ.
— Добрый день, — бодро обратилась Надя к молодой мамаше, — мы из газеты «Московские окна»… Вы когда-нибудь читали эту газету?
— Вообще-то, нет, — слегка испуганная Надиным нахрапом ответила та.
— Это новая газета, — вдохновенно врала Надя. — Газета о москвичах и для москвичей! Сейчас мы работаем над большим репортажем «Огни большого города», хотим рассказать о пожарах в Москве.
— А-а… Вы, наверное, хотите написать о пожаре в Ирининой квартире! — догадалась обладательница белой ветровки, направляя коляску, под козырьком которой, насупив брови, сопел в две дырочки упитанный краснощекий младенец, к ближайшей скамейке.
— Вот именно… Не знаете ли вы, что там произошло? Простите, как вас зовут?
Мама щекастого младенца, которую звали Викой, знала, что произошло:
— Пожарные сказали, что она курила в постели и заснула. Ужас! Пока до нее добрались, было уже поздно… Такая смерть кошмарная… Правда, говорили, что она даже не проснулась. Жалко Ирину ужасно. Она хоть и странная была немножко и даже лежала в психиатрической больнице, но хорошая девчонка. Гадала очень хорошо, всему дому, наверное, и всегда все сбывалось. А денег за гадание не брала, только просила, чтобы чего-нибудь сладкого к чаю приносили.
— Что-то у меня все в голове перепуталось, — задумчиво сказала Надя. — Пожар, он же в эту пятницу случился?
— Да не в пятницу, а в субботу, — поправила Вика.
— Ах, точно-точно, я уже совсем заработалась, — замахала руками Надя. — Значит, общительная она была?
— Да нет, не то чтобы очень. Гадать — гадала, но о себе никому не рассказывала. Ни с кем из дома не дружила. Да и не так давно она сюда переехала. Года три назад.
— А родные у нее остались? — подала голос я.
— Точно не знаю, но, по-моему, никого. Если только в Уфе — она оттуда родом.
— То есть в Москве у нее близких никого не было, — подытожила Надя.
Вика немного помялась и сказала:
— Мне кажется, все-таки был. Ходил к ней какой-то мужчина. Раз в месяц, примерно. И всегда с полными сумками продуктов. Сама-то она, по-моему, не всегда помнила о том, что ей, чтобы жить, нужно чем-то питаться. Бывший муж, наверное. Она в такие дни всегда сама не своя ходила.