— «Сволочи!» — радостно воскликнул Кощей, выкидывая на стол три семерки.
— Позвольте, ведь это же «топоры палача», — поправил его Дорошевич.
— У нас такая комбинация «сволочи» называется, — ответил Кощей, явно довольный тем, что пока лидировал среди всех открывшихся.
— Пусть будет так, — согласился Дорошевич.
Но его эта комбинация явно не тронула. Он улыбался.
— Теперь наша очередь, Саша? Вскрываемся? — произнес он медовым тоном.
И кинул на стол туза, даму и десятку. Все червовых мастей.
Неплохо. Очень неплохо. Чертовски неплохо. Одна из самый высокий комбинаций. Зрители облегченно выдохнули, начали переговариваться, говоря, что Дорошевич заберет такой крупный выигрыш.
— «Царская охота»! — довольный собой, произнес Дорошевич.
И только я не спешил делать выводы, сидя недвижимо и терпеливо ожидая, когда первый эффект удивления у присутствующих пройдет и они затихнут.
— А у вас что? — любезно поинтересовался Дорошевич, чтобы соблюсти порядок и игры и засвидетельствовать мой проигрыш.
Все взоры теперь были направлены на меня. Многие вспоминали какая именно комбинация может побить карты Дорошевича. Не каждый мог вспомнить. Кроме меня. Я точно знал, какая карта сильней. И не всегда это туз. Один туз ничего сделать не может. Но вот три восьмёрки, это уже другое дело.
— У меня — «бесконечность», — ответил я и скинул восьмерки.
Легендарная «бесконечность», которая бьет абсолютно все комбинации. Никто никогда ее не собирает, потому что это слишком рискованно — сидеть весь кон с мелочью, грозя не взять круг, это очень опасно.
Все смотрели на карты, словно видели их впервые. «Бесконечность»… верно, она бьет и «полуночников», и «сволочей», и даже «царскую охоту».
— Игра окончена, — произнес вслух я то, что все боялись услышать, хотя для четверых это и так было понятно.
В помещении повисла гнетущая тишина. Все взоры были сейчас обращены на Дорошевича. Он множество раз говорил эту фразу другим людям, и исход их был разным: кто отдавал долг и становился нищим, кого-то убивали, потому что долг он уже не в силах был отдать.
Но никто и никогда еще не говорил эту фразу самому Дорошевичу.
Если проигрался — уходи. Вовремя остановись и уходи. Это единственное правило, которое должны выучить все, кто садиться за стол. Его знают профессиональные игроки. Его знают и шулера. Но ни первые, ни вторые не следуют ему. Потому что просто не могут.
Игра — как наркотик. Она дурманит мозг сладкой иллюзией, что следующий кон — вот точно будет твой. И чем больше проигрыш, тем больше желание играть дальше. Это как болото, в которое ты провалился. Сначала по щиколотку, потом по колено, дальше — по пояс. И нужно бы возвратиться назад, пока не поздно. Но кажется, что вроде бы прошел самую глубину, дальше будет только мельче. Но мельче не становится. И ты тонешь, тонешь, тонешь…
Шулера знают цену этой ходьбе по трясине, потому что направляют игроков в нее. Но едва сами ступают на зловонную хлябь, как становятся заложниками собственной уверенности. Выиграю. Обману. Достану нужную карту.
Вот и сейчас я видел в глазах Дорошевича тот самый дикий блеск самоубийственной надежды. И это было хорошо. Это значит, что разум у него отошел на второй план, теперь игроком управляют эмоции.
— Игра закончена, — повторил я, но в тоне голоса сделал едва заметные вопросительные нотки, как бы приглашая Дорошевича на обсуждение этого высказывания.
— Нет, — прохрипел он. — Не закончена. Игра не закончена.
И с этими словами он вдруг резко нервно встал и достал из-за пояса револьвер.
— Игра не закончена… Она только начинается.
Глава 18
— Клим Климыч, что вы удумали? — насторожился Кощей, глядя на револьвер в руках Дорошевича.
Тот не ответил. В его глазах сияла злость, нестерпимая, кипящая, всепоглощающая. Проигрывать он не умел. И потому еще сильней сейчас кипел, словно самовар.
Я готов был и к такому повороту событий и потому был сконцентрирован на максимуме. Руки мои готовы были выхватить пистолеты и опередить противника. Я не сомневался, что сумею сделать быстрей него.
— Клим Климыч, давайте успокоимся? — предложил Кощей, обеспокоенный поведением своего спутника. — Мы сейчас все уладим.
Как он собирался улаживать все я не понимал, но уступать выигрыш не намеревался — не потому, что там была крупная сумма. Дело в другом. Сейчас нельзя ни в коем случае давать слабину, идти на попятную. На самом деле я даже был рад, что Дорошевич отреагировал именно так. Эмоции — это последнее, что нужно допускать в игре. И противник главное правило нарушил. Напрягало только одно — пистолет в его руках.