Как же мог академик ответить на бесстыжую подножку? Железная грудь вадика выдерживала и не такое. Он стучался в нее, словно в бесконечные двери казармы, бронза отзывалась безразличным эхом. Вадик! Вадик! — лепетал академик, проваливаясь в стеклянные листы немощной тетради. Клекот глупых зверей был ему ответом. — Я хочу, чтобы желтые розы хладнокровно осыпались возле моей аккуратной постели. Это как раз то, что невозможно пережить. Я намеренно звонил издалека, и, заглушая морзе ничтожных голосов, между прочим просил: поставь в ту самую вазу букет желтых роз. Хуй бы тут. Он даже не понял, какой кровавой иголкой эта пустячная просьба застряла в печени мироздания, осыпав всё, что можно, истошными брызгами. Разумеется, идиот ничего не купил, ваза оказалась бессовестно пуста. Колибри, обидевшись, покинули неблагодарное место. Подчинившись волне рока, нищий тоже опустился на колени и несмело прикоснулся к оцепеневшей лодыжке повелителя. Рысь напрягла бесконечные когти, готовясь к полету. Опустошенность, — свидетельствует маленький женя, — всего лишь предисловие к торжеству нового бытия, вырастающего буквально из ничего, словно хладнокровный фикус. Сапоги, кастет, блестящая цепь на горле служили приправой к веселому кушанью. Охотников было хоть отбавляй. Некоторые приезжали из далеких поместий, указывая путь караванам с грузом соболиных шкурок, отполированного клёна, жемчуга, наконец. Колеса визжали, прочерчивая вялый штрих-пунктир в тропической глине. Обращение к другу академик, как водится, завершил восклицательным знаком, но все равно оно осталось без ответа. Почтальон умер, письма безразлично утонули во вселенской жиже. Высшие силы заметили исчезновение важного конверта, но ничего не предприняли для розыска. Вдоль дороги, повинуясь приказу, выстроились правильные юноши. Помедлив, они холодно оглядели друг друга. Сотни мелких молний полопались в атмосфере. Разбей стекло, — посоветовал сережа, — выдерни шнур, кричи: рем! Рем! Okada! Он отзовется непременно. Ветер довольно загудел, форточка бойко клацнула три раза. Среди гостей был и малолетка с особыми глазами. Разговор оплетал его с настойчивостью анаконды, преуспевшей в коварстве. Кто увлечет его за ширму, сорвет бинты, задерет майку, вопьется в невинную кожу? Неужели бессовестный негр, помешавшийся от сырости? Или герман, познавший кислый вкус стариковских поцелуев? Или нежный нацист, гордящийся связями с миром духов? Это одна из тех тайн, которые лучше открыть напоследок, точно ларец, полный внезапных жемчужин. Снизойди, бафомет!