Глава 48
Утро обозначилось как-то резко. Просто пришло — и все. Стрелки часов скользнули к шести, и сытость снова уступила место голоду. Словно играя злую шутку, чувство собственной уязвимости сводило на нет какую-либо жалость. Положение Линн было куда сложнее среднестатистического истощения. Истощение проходит через пару часов, самое позднее — пару дней. А вот опустошенный организм — другое дело. Он не производит энергию на том уровне, который необходим для полноценного восстановления. Он ее вообще не производит. Тело пьет энергию, как губка, да и пропускает оно ее тоже, словно решето. В принципе, исключительно последние два свойства при правильном подходе могли помочь справиться с проблемой. Увы, одним днём и даже неделей процесс не завершится. Оставив за спиной три подъеденных ауры, Линн, как изголодавшийся паразит, пошла дальше.
В этом закоулке медицинского блока было только три палаты, и последняя ничем не отличалась от предыдущей, разве что ширмы были не так плотно задвинуты, а дверь подсобки — открыта. Однако звуков из палаты не доносилось. Тихо подойдя к подсобке, Линн заметила дрыхнущую за столом Рылову с накинутым на плечи измятым форменным халатом да спрятанными под белым платком волосами. То еще уродство. Рядом с ней стоял полный стакан темной жидкости, по цвету напоминающей энергетик. Линн молча зашла внутрь и подхватила стакан, принюхавшись для уверенности, быстро его осушила и поставила на место.
Горькая гадость болезненно стекла в неподготовленный желудок, вызывая рвотный спазм. Глаза заволокло слезами, а тело повело в сторону. Справиться удалось не сразу. Собственная кожа начала мерцать, будто посыпанная карнавальными блестками, пропуская с таким трудом собранную энергию назад в пространство. Голод стал ощутимее.
Неожиданно орчанка показалась ей крайне заманчивым завтраком, а чтобы пропускать его… В какой-то момент Линн пришло на ум, что она не пьет, нет, она откровенно жрет… И зря, что это были только слабые верхние слои, и видит Многоликий: она брала только то, что могла унести…
В палате, где дежурила Рылова, спали лишь двое человек, и оба оказались Мухотряскиным. Безошибочно определив копию, Линн коснулась ее лба ладонью и без особого трепета всосала силу. Черная тень заклубилась на постели и безропотно поддалась натиску. Пить силы Мухотряскина, да еще и оформленные в тень, ранее не доводилось. На первый взгляд удачная идея едва не вывернула мозг наизнанку. Плотный ком концентрированной тьмы оказался непривычно тяжелым и липким. Словно гриб-слизовик, он обжигающей прохладой пробрался в каждую щель тела, распирая изнутри. Пошатываясь, девушка подошла к настоящему Владу и отметила его плачевное состояние. Пить из него было откровенно нечего. Неудивительно, что он не смог сам покинуть тень. Вот только почему тень не развеяли? Ведь это проще простого. Очередной эксперимент? Впрочем, неважно. Ей есть о чем думать: хотя бы о слишком тяжёлом комке Владовой силы.
Начало откровенно морозить. Чужая тьма продолжала ворочаться изнутри и вскоре нашла себе путь. Сквозь болезненную пелену Линн видела, как черное марево поднимается от ее кожи и, завиваясь в плотные ручейки, устремляется назад к Мухотряскину.
Издевательство какое-то. Раздражённо фыркнув, девушка тяжелым шагом двинулась из палаты. Ее потряхивало. Последний тип силы ей явно не подходил: попросту иная плоскость. Сейчас она действительно чувствовала себя решетом. Оставалось надеяться, что некоторые комки силы в ней все же задержатся, не сумев просочиться наружу.
Глухой закоулок, в котором расположилась ее палата, поворачивал на девяносто градусов. Из окон коридора непрерывным рядом, разместившимся вдоль всей левой стены, с легкой пульсацией лился утренний сероватый свет. Этот ритм Линн за пять лет научилась распознавать со скрупулезностью сектанта. Он говорил о многом: опять над головой была иллюзия, а за стенами — снова прорыв. Изощренное воображение сразу подкинуло кровавые картины произошедшего, дав логичное объяснение происходящему в медицинском крыле.
Следующая палата была запечатанной. Магическая пентаграмма въелась в дверь искрящимися боками, поблескивая рыжими всполохами. В ее трехмерном очертании угадывалось многослойность из разных типов силы. Работал не один Хранитель, и работа выполнялась очень тщательно. Не сказать, что адептку терзало любопытство. Просто из-за двери веяло мощной энергией и сочной эманацией ментальной магии. Этого не запечатали, значит, не опасались. Ментал для менталиста: такой коктейль нельзя пропускать…
Наверное, ей отшибло последние мозги. Остановиться бы, подумать, взвесить все «за» и «против». Но девушка этого не сделала. Сосредоточившись, она потянула собранную энергию и мыслью скользнула за дверь. Печать молчаливо пропустила ее ментальный порыв. Первое, что бросилось в глаза, — это отсутствие ширм. Второе — густая тьма, сначала едва ощутимо колыхнувшаяся, а после метнувшаяся к ней, сверкая острыми зубами, словно сторожевая псина. Дверь завибрировала, а Линн от неожиданности отшатнулась. Сдалась ей эта гребаная сила…
Смахнув с лица волосы, она лихорадочно взглянула ещё раз на мерцающий знак, проверяя его целостность. Схема не была нарушена. Значит, что бы внутри ни находилось, оно не выберется. Какого это в медкрыле?
В дальнем конце коридора поднялся шум… Зароптали ступени под множеством тяжелых шагов, разнесся знакомый гул голосов. Как-то разом пространство заполнилось хмурыми и сосредоточенными адептами во главе с Виртуозовым. Линн не поверила собственным глазам: уж кого она точно не ожидала встретить здесь. Вспомнились их последние минуты вместе и ужас, последовавший после. Самсон удивлённо замер на месте, разглядывая растрепанную, окутанную черной дымкой Линн, а потом, словно гора, двинулся к ней и бережно подхватил на руки.
— Линн… — только и выдохнул он, уткнувшись носом ей в шею. Его объятия были привычно крепкими, и это расслабляло. Линн обняла его в ответ, нежно поглаживая волосы парня и успокаивая. Сила, собранная ей, начала испаряться быстрей, окутывая их тела зыбкой пеленой, но было уже все равно. Преданные объятия Самсона давали понять: кое-что в ее жизни останется неизменным. Это действительно радовало и дарило чувство спокойствия и уверенности. Она справится. Даже не так, они справятся с ее проблемой вместе.
Никто из них, отдавшихся крепким объятиям, не видел, как схлопнулась на дверях печать, исчезая. Черные призрачные точки, клубясь, пробились сквозь щели. На миг оформившись в человеческий силуэт, нечто, похожее на тень, смазалось и раскрыло свои челюсти, врезаясь пастью в спину Линн. Огненный шар Рубина настиг существо секундой позже. За последовавшей вспышкой не осталось ничего: ни существа, ни эманаций… ни ошметков. Внутри палаты продолжала находиться окутанная артефактами, проклятиями и заговорами фея. Лицо девушки вновь приобрело человеческие черты. В синих глазах застыла дрожащая обреченность. Обожженное, обезображенное тело слабо трепыхалось под действием лечащей формулы Дич…
Она не могла ни пошевелиться, ни вздохнуть, беспрерывно борясь с накатывающей глухой беспринципной болью. Ее обожженные глаза оставались слепы, и только звенящая пустота внутри говорила, что Улей наконец покинул ее. Мать ушла, разорвав последние связи. Она опять чувствовала, что ее предали, ощущала себя абсолютно обнаженной перед лицом безжалостного мира.
Увы… Адептка пятого курса так и не узнала ответ на свой мысленно заданный вопрос: «Какого… это делало здесь, в медицинском крыле… в обычной палате…» И не чувствовала, как ее вмиг обмякшее тело крепко сжимал Самсон…
Ее бесчувственную опять уложили в самой дальней палате и подключили к всевозможным аппаратам. Оглашать ее новый диагноз студенты медицинского побаивались даже между собой, разумно решив, что такими фразами не разбрасываются и что окончательную точку поставит декан Гемарта Дич.