— Я тебе и без силы скажу, что там звиздец, — фыркнул Ананьев, — хреновец, пиз…
Октопус молча развернулся к нему спиной и, насвистывая любимую песенку, пошел уничтожать бурые пятна.
Материться расхотелось. Тяжело вздохнув, Анонис задумчиво уставился в голубой небосвод, на жёлтое слепящее пятно солнца, покуда в глазах не заплясали сине-зеленые круги обожжённой сетчатки.
— Слушай Звезда, — позвал он, не сомневаясь что если Октопус не подойдёт то все равно услышит, — знаю я одно хорошее заклинание. Перемещает быстро по меткам, ближайшая в Академии…
— Я истощен, — напомнил Звездунов, собирая в пригоршню чистую пыль и посыпая, успевшие подсохнуть бурые лужи.
— Не страшно… надо энергию из пространства тянуть… — Ананьев сглотнул, — делается червоточина к метке, перемещение в мгновение ока. Только минус один…
Звездунов склонился над ним слишком неожиданно, от чего Раздорец буквально ослеп. Сине-зеленые пятна яркими бликами окрасили чужое лицо.
— Какой?
— Без капли света… — тихо выдохнул Анонис. Наверное, не стоило так долго смотреть на солнце. Пятна гасли медленно, уступая место непривычно хмурому лицу хранителя.
— Нужна тень или просто чёрное дело? — наконец спросил он.
— Не то и не другое — вкрадчиво ответил Раздорец и облизнул пересохшие губы. — Нужна мерзость. Ты должен знать, что это именно она, и при этом получать истинное удовольствие от нее. Ты не должен думать о мерзости как о пути к всеобщему благу.
Их лица сейчас были непозволительно близко, от чего на коже плясало дыхание друг друга.
— А мерзость бывает разной, иногда чувственной, иногда грязной… — сглотнул Ананьев, цепко смотря в его глаза.
Октопус отшатнулся и задумчиво скользнул взглядом по парализованному тощему телу. Шнур, зафиксировавший его возле камня, поддался легко.
— Мерзость и удовольствие, говоришь… — Октопус сдернул шнур. Ананьев шлепнулся на землю и невольно зашипел. Хранитель тем временем поднялся на ноги. — Да легко. Я тебе свежую тушёнку приготовлю. Только откопаю кое-кого… Подкрепишься, наберёшься сил, а я, так и быть, спою твое заклинание… Заодно вспомнишь, почему ненавидишь хранителей.
— Сволочь… Я кажется лоб рассек.
Октопус самодовольно хмыкнул и принялся откапывать только что закопанные останки.
— Ты что будешь, руку или ногу?
— Ухо, бля… — Ананьев откровенно занервничал. — Перестань хрень чудить! Закопай обратно!!! А то…
— А то что? — Звездунов опять подошёл к нему и продемонстрировал чужое ухо. — Это сойдёт?
— Паскуда… — процедил Ананьев, понимая, что вокруг Октопуса очень явно клубится тьма. — Дай руку… Повторяй за мной…
* * *
Дич курила, нервно поглаживая свободной перебинтованной ладонью собственное предплечье. Операция прошла успешно и теперь амагическая гроздь находилась в стеклянной банке, залитая литром формалина.
— Чтобы ещё раз встретилась с такой жутью… — прошептала она, затягиваясь.
Эвереста, задумчиво покрутила банку, стоящую перед ней на столе, рассматривая странный кластер. Напоминал он связку яиц только что выпотрошенный курицы. Такие же жёлтые и кожистые, спаянные вместе эпителием и прожилками.
— Все может быть. Главное, что парень выжил. — она поморщилась, вспоминая о чем-то своем. — Никогда не видела, чтобы скальпель раскалялся от одного прикосновения к тканям…
Дич фыркнула. Она тоже не видела. Ожог ныл и нервировал. Собственная дрожь раздражала.
— Какая-то хитроумная защита, — продолжала тем временем Борин, вспоминая произошедшее как сон с вывертом больного сознания.
Десять адептов и столько же послушников слегли с глубоким истощением. Это на пару дней. И если адептов было кем заменить, то из хранителей на ногах остался разве молчаливый староста, которого взять в качестве батарейки Гемарта попросту побоялась. И Эвереста была с ней полностью солидарна. Двух девчонок, которые затесались в послушницы всего неделю как, брать на такое ответственное дело было чревато ошибками. Сделать обычные светлые заговоры они тоже будут не в состоянии, если вдруг понадобиться. Хоть охрану послушнику выделяй….
Происходящее в Академии ей не нравилось, как и гроздь плавающая в банке. Словно не оглашённая война со скрытым за углом противником.
Хуже всего было то, что Звездунов и Ананьев все ещё не вернулись. Словно под землю канули. И не проверить ведь.
Хоть иди к принцу на поклон…
Словно издеваясь, задребезжал коммутатор:
— Его Высочество просит аудиенцию, — пропела Марита, явно пытаясь произвести на венценосного впечатление.
Пихнув банку под стол, Борин кивнула Гемарте на потайную дверь, а сама попыталась сделать голос помягче:
— Пусть заходит… Кофе сделай, пожалуйста.
— С плюшками? — хихикнула Марита.
— С пирожками, — подсказала Гемарта и поспешила скрыться с глаз долой. Недовольно зыркнув ей вслед, Эвереста нацепила на лицо самую, что ни есть доброжелательную улыбку и приготовилась встречать Максимилиана с распростёртыми объятиями.
Принц не подкачал и, явившись пред ее ясные очи, позволил облобызать себя в обе бледные щеки.
А после включил приказной тон, от которого бросило сначала недоумение, потом раздражение, а после в нервную дрожь…
— Я должен вам желание, — сразу начал он, скользнув взглядом по окну, а после развернулся к Борин, — так что не буду спрашивать о причинах моего вчерашнего наваждения… Ваш спор пошел вам на руку.
Кивнув, Эвереста заискивающе улыбнулась.
— Большое спасибо…
— Но… Я надеюсь, вы объясните мне это? — он нырнул рукой в карман своих широких штанов и вытащил скрученную газетку «Столичного Вестника». На первой странице была четкая фотография Максимилиана Дрейка в обнимку с Веленой Липкой.
«Страсти принца в ВАДИМе» — гласил жирный заголовок.
— Разберемся, — икнула Эвереста, теряясь под пристальным взглядом Максимилиана.
— Интересно, как? — от принца потянула таким холодом, что хоть труп замораживай на месте.
— Как… Как, — вздохнула женщина, — на живца поймаем, кастрируем и заставим опровергнуть написанное.
— А кастрировать то зачем?
— Для наглядности, чтоб впредь неповадно было.
Глава 50
— Сколько пальцев? — Камилла придирчиво посмотрела на Влада, застыв перед ним с оттопыренными пальцами.
— Три, — сухо ответил парень и почесал небритый подбородок. — Слушай, отпусти, а?
— Это не я придумала, — фыркнула Рылова и ткнула пальцем в потолок. — Печать видишь? Вот и сиди под ней.
Мухотряскин нехорошо на нее глянул, но послушался. Магическая печать на потолке действительно была шестигранная и многослойная. Такие просто так не ставят в больничках.
— Тогда расскажи…
— Нечего рассказывать. — Камилла закусила губу и отвела взгляд. — Пока что нечего.
— Очень перспективно. — Откинувшись на подушку, парень скользнул взглядом по зазнобе, отмечая ее помятый вид.
— Полдник через час. — Сменив тему, девушка поднялась на ноги и улыбнулась. — Не скучай.
Стоило ей уйти, как прямо из стены показалась голова Самсона:
— Живой?
— Ты чего с утра тенями балуешься?
— Дел много. — Выйдя из стены полностью, Самсон бухнулся на соседнюю кровать и принялся ковыряться в зубах. Выглядело очень натурально, с виду и не скажешь, что тень. — Короче, Кнут со Звездой с вчерашнего вечера отсутствуют, а здесь дрянь полная творится.
— А со мной что?
— А это я у тебя хотел узнать. Тебя Рылова нашла вчера вечером, запакованного в амагический кокон.
У Влада медленно поползли брови на лоб.
— И сколько я пробыл в коконе? — Голос дрогнул, а память стала капризно виться туманом в голове.
— Около суток. — Друг помрачнел, думая о чем-то другом. — Лысый был так же упакован. Я расспросил ребят… Вы позапрошлой ночью вместе ушли. Совсем ничего не помнишь?
Самсон ждал хоть какой-то отдачи, а сказать ему было откровенно нечего.
— Последнее воспоминание о том, как ампулу сдавал Ананьеву, да и только.