Сначала женщина прошлась взглядом по голым плечам Дрейка, потом как-то отстраненно взглянула на его растрепанные волосы, а после, побагровев, схватила Максимилиана за многострадальное ухо и потащила к столбу.
— Я тебя научу уму-разуму, засранец! — с чувством выдала она. Максимилиан, скорчившись в три погибели, бежал за ней, шипя от боли и вовсе не понимая, что происходит.
Когда же Эвереста наконец отпустила его ухо, юноша вдруг понял, что он прикован к столбу, причем руки были подняты высоко над головой, да так, что ими совсем невозможно было колдовать.
— Чтобы утром был у меня в кабинете! Иначе плакала твоя стипендия! — напоследок заявила женщина и, гордо вкинув голову, ушла.
А тем временем староста факультета хранителей семейного очага задумчиво оглядел столб, пожал плечами и внес несколько поправок в свой план. С планом стоило ознакомить остальных адептов, что он и поспешил сделать.
Глава 56
Часы уверенно показывали полпятого. Задернутые шторы погружали комнату в полумрак, в котором завитки заклинаний, стелющиеся вдоль стен, светили ярче. Тело феи продолжало медленно вертеться вокруг своей оси, но ничуть не отвлекало от дела.
Щёлкая семечками, Рубин изучал записи на голопроекторе, выискивая журналиста и все остальное, что могло бы прояснить ситуацию. Рядом стояли два ящика: один из них был почти пуст, второй был под завязку полон информационными маг-кристаллами. Каждый из них содержал в себе примерно час съемки. Общий объем — пятнадцать дней, начиная с Церемонии открытия учебного года и доходя до нынешнего утра. Работы было откровенно много.
Дверь хлопнула. Обернувшись, Рубин взглянул на злого оборотня с медицинского и кивнул на соседний стул:
— Рекомендую сначала остыть.
— Что? — растерялся Горр, который сам не понял, почему после перепалки с Ррухи прилетел сюда.
— Сначала остынь, потом анализы у нее бери. Портить фею не позволю, — пояснил Рубин и, отряхнув руки от скорлупы, вынул из голопроектора кристалл. Уложив его в ящик, вставил в проектор новый и запустил запись.
— Она меня бесит, — процедил Горр, вспоминая Ррухи и потирая татуировку.
Рубин скользнул по ней взглядом и хмыкнул:
— Рассосётся…
Горр опять не понял и помрачнел ещё больше. На голоэкране мелькали толпы студентов, прущие через ворота. Запись была замедлена; Рубин внимательно рассматривал ее, не забывая щёлкать.
— Рассказывай, я слушаю…
Горр и рассказал, не отрывая взгляда от мерно вертящегося тела перед ним.
— Ну… и? Есть мысли по этому поводу? Почему она на амулет взбеленилась? — Он остановил запись и начал внимательно всматриваться в экран.
— Да разве дело в амулете? — Оборотень нырнул за ним в карман и начал внимательно рассматривать. — Речь вообще шла о подругах… Но я врач, понимаешь, нас какой уже год учат пациентов и умерших из чувств и переживаний вычёркивать. Да и не могу я реветь, как баба…
Рубин оторвал взгляд от экрана и взглянул на амулет. На миг замер, с удивлением узнав безделушку в руках Горра.
— А что это? — спросил он на всякий случай.
— Амулет стабилизации, от матери достался, — пожал плечами Горр.
— Надо же. — Рубин задумчиво взглянул на мелкую кругляшку в его руке. — Дай угадаю, амулет передается у вас в семье из поколения в поколение, и ты даже умудрился его надеть на Ррухи.
— Ну да… А откуда ты…
— Спрячь его. И больше никому не показывай, и ни на чью шею, кроме своей, не надевай. Запомни это, как самые страшные молитвы…
— Я понял… но не понял. — Горр нахмурился, кинул последний взгляд на амулет и спрятал в карман. Казалось, в его голове натужно заскрипели шестерёнки.
— Иди уже, — поморщился Рубин, включая запись. — Не мешай.
Бросив последний взгляд на фею, Горр ушел. А Рубин невидящим взглядом смотрел на экран, мыслью вернувшись к мелкой кругляшке с затертым изображением змеи и следами от некогда богатой инкрустации.
— Амулет стабилизации, — хмыкнул он себе под нос. — Да им убить можно, если надеть не на того, на кого следует…
Опять выключив запись, он раздражённо пересек палату, раскрыл шторы и выглянул на улицу. Столб качественно напоминал о том, что действовать надо осторожно. Дверь за спиной опять отворилась.
— Эй, Рубин, там сейчас на смену из артефакторского придут, а к тебе очень важное дело… — Самсон влетел в палату с блестящей бумажкой в руках. — Наклеишь на столб, очень надо…
Взяв бумажку с аккуратно вымалеванным на ней символом, Рубин вновь покосился на окно:
— Это что, стыд отключает?
— А как же, ну, ты и активируй заодно, — усмехнулся Самсон и, нагло усевшись на кресло, включил голопроектор.
— Нашел что-то?
— Тетрадь с ручкой на столе, там записал… — Рубин спрятал бумажку в карман и, не прощаясь, вышел. Самсон в свою очередь потянул тетрадь, просмотрел тройку скудных записей. Дверь снова хлопнула, пропуская обвешанного амулетами очкарика.
— Принимай работу, — кивнул Виртуозов на тетрадь и смылся дальше. Обойти стоило еще многих.
* * *
Солнце медленно плыло по небосводу. Все ещё был день, и снаружи нещадно пекло. Принц сидел на земле, прижав колени к груди и упершись спиной на горячий столб. Голова гудела, а венценосная задница ныла и болела с непривычки сидеть на чем-то более твердом, нежели подушка. Руки парня были связаны за спиной, точнее, за столбом. Бедолаге потребовалось двадцать минут, чтобы справиться с классическим сдерживающим проклятием Раздорцев и наконец сменить свое положение с висячего на сидячее. Медицинские показатели витали вокруг него разноцветными энергетическими шариками, демонстрируя абсолютную норму по всем параметрам. Даже благословение на успешную аттестацию от Хранителей присутствовало, круглой блямбой маяча под ногами. Свойств ближайших артефактов, расположившихся над головой, парень не знал. А вот механические окуляры, светившие на него полными линзами, явно вели запись. Так что теперь Дрейк щурил глаза от яркого солнца под пристальным наблюдением и старался не думать. Потому что как только он начинал, его тут же пробирала нервная дрожь.
Во-первых, в него все тыкали пальцами. Особо наглые подходили совсем близко и старались рассмотреть, а то и задеть носком: не каждый день увидишь дайкирийский флаг на трусах Его Высочества. Во-вторых, он боялся, что журналиста не поймают, и произошедшее тем самым просочится в «Столичный вестник». В-третьих, солнце продолжало жарить, превращая белые плечи в красное болезненное нечто. Честно говоря, принц побаивался отключиться от перегрева, а ведь он реально мог такое учудить, причем запросто.
Неожиданно кто-то загородил собой солнце, и Дрейк сразу же вскинул голову. Разглядеть чужое лицо оказалось сложной задачей.
Рубин тем временем возвышался над ним и недовольно хмурил брови.
— Отдыхаете, Ваше Высочество? — бодро поинтересовался он, оценивая состояние.
— Любуюсь красотами. — Максимилиан слегка поморщился, меняя позу.
— Вечером веселье будет, — предупредил Рубин и вытащил из кармана врученную Самсоном бумажку. — Хоть бери и тотализатор устраивай…
Принц нахмурился, наблюдая за тем, как бумажка прилипла к столбу четко над его головой.
— Что это? — Голос его не выдавал никаких эмоций.
— Это? — адепт улыбнулся. — Да так… ничего особенного, стыд отключает.
— Совсем? — Дрейк недоверчиво покосился на бумажку, потом опять взглянул собеседнику в глаза.
— Абсолютно, — подтвердил Трахтенберг, довольно пялясь на невольного узника.
— Зачем? — Максимилиан нутром чуял, что это не просто бумажка: адепты никогда и ничего просто так не делали.
— Ночью узнаете, Ваше Высочество, — совсем непривычно повеселел Трахтенберг и быстро ретировался. Максимилиан опять покосился вверх. Но как ни старался — разглядеть написанного не мог. Глаз на затылке не было, а чтобы прочесть записку, нужно было как минимум развернуться на сто восемьдесят градусов.