И в тот самый момент, когда я готовился вылететь наружу вместе с фантастическим фонтаном не самой приятной консистенции, рядом послышался удивлённый донельзя голос Райо:
— Тебя и на пару дней нельзя одного оставить! Сразу оказываешься в заднице!
Эту часть своих способностей Агафья старалась не использовать без острой необходимости. Будучи созданием, находящимся на грани жизни и смерти, душа Тени могла блуждать в сумраке и служить Проводником. Но спокойным хождением в Сумраке могли похвастаться лишь Тени, не обагрившие своих рук чужой кровью. Таким, как Агафья, появляться в прослойке между жизнью и смертью было не рекомендовано. Всё потому, что каждый убитый Тенью человек приближал её к Смерти и уменьшал вероятность возврата в своё тело.
Говорят, что у каждого лекаря есть собственное кладбище. У каждой Тени оно тоже есть. Вот только, если у лекаря количество потерянных душ за всю жизнь исчислялось сотнями, у Теней с их долгими жизнями — тысячами.
И сейчас Агафье предстояло продраться сквозь осколки душ собственных жертв, чтобы попытаться провести в Реку времени души, засевшие в шамане.
— Устраивайся поудобней и мне место определи, раз уж за тебя отдуваться придётся, — буркнула вампирша, высматривая, где ей можно было бы расположиться. Кругом были грязь и разруха, лишь в одном месте был подвешен плетёный гамак с несколькими цветастыми подушечками.
«Похоже, это себе женская душа отдушину нашла», — подумала Агафья, испытывая нечто сродни благодарности умершей давным-давно женщине, благодаря которой её тело будет лежать в относительно чистом гамаке, а не на циновках, кишащих местными насекомыми и паразитами.
Шаман, не веря своему счастью, смешивал в ступке травки, коренья и ягоды, добавил чью-то кровь, макровый порошок и ещё боги знают что, пока не вышло однородное месиво. Его-то он и принялся старательно втирать в десны, заедая зелёным листиком незнакомой вампирше пахучей мерзости.
Зрачки его закатились, дыхание стало прерывистым, на лице растянулась глупая довольная улыбка. Но картина стала полной, когда он упал на пол и забился в конвульсиях. Изо рта его пошла белая пена. В таком состоянии он и замер.
Забравшись в гамак, Агафья мысленно поблагодарила собственную физиологию и магическую сущность, благодаря которой ей не придётся вытворять подобные номера для перехода в сумеречную зону. Закрыв глаза, она выровняла дыхание и замедлила сердцебиение, пока не перешла в состояние летаргии, когда тело практически не реагирует на внешние раздражители, а душа может спокойно побродить по сумеречной зоне. Или не очень спокойно, как в случае с Агафьей.
Вампирша осознала себя в Сумраке рывком. Рывком сотен рук, тянущих её душу в глубину туманного ничего, клубившегося в низине. Её повалили наземь с воем, хрипами и улюлюканьем. Изредка было слышно что-то похожее на остатки членораздельной речи. Агафья не сопротивлялась, зная, что сопротивление только раззадорит их. Её жертвы, ушедшие в Реку времени слишком рано, силились осколками своих душ отравить вампиршу, заморочить, утянуть в глубины Сумрака.
«Нужно просто перетерпеть», — уговаривала она себя. С последнего посещения их стало ещё больше. А ведь она отходила от дел, жила мирной жизнью… почему их не стало меньше?
«Твоя мирная жизнь похлеще чьих-то войн, дорогая!» — констатировала Тень, разглядывая сквозь оскалившиеся сумеречные рожи Реку времени. Мириады звёзд сверкали словно россыпь драгоценных камней на тёмном бархате. Или капельки росы в рассветных лучах?
Иногда звёзды принимали причудливые образы, вызывая ассоциацию с облаками в синем небе. Вон там жираф, а чуть дальше кальмар, а на хвосте у кальмара акула с разинутой пастью. Боль, разъедающая душу, отошла на второй план, оставляя после себя умиротворение.
Нет ничего страшного в Смерти, нет ничего страшного в Жизни. Это две стороны одной монеты. Вот только Тени — это монеты, навечно зависшие в воздухе и не прекращающие вращение.
Вспомнились слова отца:
«Мазохистка! Всегда выбираешь самый болезненный и самый рискованный путь!»
«Я бы назвала его по-другому. Самый короткий и самый результативный», — мило, отплёвываясь собственной кровью, возражала она отцу, пока он заливал в неё чужую.
Тёплые воспоминания о домашних тренировках навеяли лёгкую грусть. Отец их не щадил. По сравнению с его тренировками, она с Михаилом носилась словно с фарфоровой статуэткой. И всё равно не уберегла. Ей хотелось верить, что парень ушёл в Реку времени на перерождение спокойным. Новый «Михаил» оказался куда зубастей и выносливей предыдущего. И то, нет-нет, да и ходил по лезвию бритвы.