– Догадываюсь – не первый год вас знаю.
– Тогда слушай… – Подойдя к приоткрытому окну, он раскуривает сигарету. – Неделю назад в наше посольство в Вашингтоне неустановленными лицами был подброшен конверт с цифровым носителем, содержащим весьма интересную видеозапись.
– Триллер?
– Да, пополам с детективом. – Старик включает телевизор и DVD-проигрыватель.
На экране появляются кадры довольно качественной подводной видеосъемки. Камера закреплена в носовой части неизвестного медленно парящего в придонном пространстве глубоководного аппарата – снизу объектив захватывает основание платформы, слева видны щупальца манипуляторов. Светлое илистое дно хорошо освещено бортовыми прожекторами; из мрака навстречу вылетает «планктоновый дождь» – разновеликие частицы органического происхождения. Судя по редким представителям морской фауны, глубина съемки приличная.
Пару минут гляжу на однообразную картинку и осторожно напоминаю:
– Я видел это сотни раз.
– Смотри-смотри. Сейчас начнется…
И тут из непроглядной мути выплывает громадный корпус затонувшего корабля.
Встаю из кресла и, подойдя ближе к экрану, стараюсь получше рассмотреть «утопленника».
– Это же лодка. Ну да – кормовая часть подводной лодки! Два пятилопастных гребных винта… Крестообразное кормовое оперение…
– Верно, – кивает генерал. – Сейчас увидишь самое страшное.
Глубоководный аппарат движется параллельно корпусу погибшего корабля, и я замечаю так называемый «горб» – явный признак некоторых проектов отечественных подводных ракетных крейсеров. «Горб» – ограждение пусковых шахт, увеличенное из-за геометрических размеров самих ракет.
Аппарат достигает разлома – лучи прожекторов вырывают из мглы изувеченные элементы силового набора и края стальной обшивки. Неприятное зрелище. Мне никогда не нравилось смотреть на смертельные раны судов. Что может быть отвратительнее вида рваных пробоин или подробного «поперечного плана» корпуса на месте его разлома?
– Корпус разрушен в районе последней пары ракетных шахт, – поясняет генерал.
– Вижу.
Камера делает «реверанс» вокруг зияющей дыры шестого отсека вспомогательных механизмов, разворачивается и, набирая скорость, куда-то несется.
– Что за лодка? – пытаюсь выяснить, пока на экране монотонно мельтешит светлый грунт.
– Смотри сам…
Ага, вот и средняя часть корпуса, лежащая на левом боку. Судя по скорости и времени «перелета» – метров триста от кормовой.
Камера вновь возле разлома. Теперь прожекторы освещают пустые ракетные шахты, после чего аппарат медленно перемещается над правым бортом в направлении носовых отсеков… На экране появляется рубка с торчащим кверху горизонтальным рулем.
Развожу руками:
– Это действительно наша лодка, но я ничего о ней не знаю.
Густое облако табачного дыма окутывает седую голову моего шефа. Он молчит…
Его зовут Сергей Сергеевич Горчаков. Большая шишка мелкого роста; десять лет руководит очень серьезным департаментом Федеральной службы безопасности и носит звание «генерал-лейтенант». Правда, в генеральской форме я не видел его ни разу в жизни.
Знаете, на теле рыб есть хитрая штуковина – «латеральная линия», состоящая из рецепторов, определяющих малейшее изменение в давлении и направлении течения воды. Хищные рыбы используют этот орган для слежения за добычей. Так вот на теле моего шефа тоже имеется такое приспособление – с его помощью он охотится за подчиненными. И за мной в том числе.
С траурным видом покашляв в кулак, старик поясняет:
– Мы показали часть видеозаписи представителю Главкомата ВМФ. Согласно полученному ответу, эта лодка не вернулась с боевой службы в 1990 году.
– В девяностом? Годом раньше погиб «Комсомолец».
– Совершенно верно – К-278 затонула в Норвежском море в апреле. А через год в восточной части Тихого океана при невыясненных обстоятельствах исчезла еще одна советская субмарина – К-229. Долгие поиски не дали ровным счетом ничего; экипаж погиб в полном составе, а точных координат гибели мы не имели до сегодняшних дней. У наших специалистов имелось несколько версий ее гибели, в том числе одна наиболее вероятная: приблизительно в то же время наша разведка засекла странное поведение американской субмарины, зашедшей в порт военной базы Японии и под покровом строжайшей секретности вставшей на долгий ремонт…
Припоминаю туманные слухи об исчезновении К-229, но о деталях слышу впервые. Неудивительно – руководство СССР не любило распространяться о неудачах и катастрофах. О «Комсомольце» пришлось рассказать, а вторую трагедию решили не придавать широкой огласке. Оно и понятно: потерять два атомных подводных корабля с интервалом в пятнадцать месяцев – явный перебор. К сожалению, наша несчастная страна мало знакома с тем, что называется золотой серединой – мы предпочитаем крайности. Сегодня господа журналисты получили слишком много свободы, а в те годы ее не было вообще – информация для граждан СССР выдавалась строго дозированно. А чаще не выдавалась совсем.