Шеф бурчит примерно о том же – любит он поворчать и поучить жизни молодое поколение. Деваться некуда: делаю вид, будто слушаю, а сам смотрю продолжение видеозаписи…
Выполнив пару виражей вокруг рубки и вертикально торчащего «плавника», камера скользит в направлении носовых отсеков. Однако, к своему удивлению, короткой носовой части я не вижу – вместо нее по кормовой переборке третьего отсека зияет следующий разлом. Примерно через минуту запись обрывается.
– А где же носовая часть?
– Возможно, наши тайные доброжелатели ее просто не обнаружили, – тушит в пепельнице окурок Горчаков. – Как тебе фильм?
Качаю головой, испытывая сложные чувства.
– Такое впечатление, словно побывал на кладбище, где похоронены старые сослуживцы.
– Понимаю, Евгений. Но я не об этом. Мне хотелось бы услышать мнение профессионального подводника.
Прокручивая в памяти увиденные кадры, пытаюсь анализировать:
– Большой разброс обломков корпуса всегда означает одно: судно развалилось раньше, чем столкнулось с дном.
– Похоже на то, – соглашается генерал.
– На боевую службу ракетоносцы уходят с полным боекомплектом, значит, как минимум две баллистические ракеты потеряны в момент катастрофы.
– И здесь ты попал в точку. Какие еще предположения?
– Последнее и самое неприятное.
Горчаков не сводит с меня напряженного взора.
– Точно сказать не берусь, но шансы на то, что лодку выпотрошили, – очень высоки.
– Что значит выпотрошили?
– Носовой части с боевыми торпедами, шифр-рубкой, аппаратурой ЗАС-связи и боевыми пакетами – нет; две последние ракетные шахты пусты. Выводы делайте сами.
Пожевав тонкими губами, старик морщится:
– То есть ты предполагаешь, что на лодке кто-то побывал?
– Увы. А для того чтобы исключить это предположение, необходимо обследовать дно в радиусе одного километра и найти недостающие детали.
– Одного километра?! Почему такая огромная площадь?
– Ракеты имеют хорошо обтекаемые корпуса и, двигаясь ко дну после разлома, могли упасть гораздо дальше, чем мы ожидаем.
– Дай бог, чтобы ты оказался прав. Еще мысли есть?
– Хотелось бы получить общую картинку. К примеру, для чего этим доброжелателям понадобилось подбрасывать видеосъемку погибшей лодки?
– У нас пока больше вопросов, чем ответов, – вздыхает Сергей Сергеевич. – На диске кроме этой записи – ничего. Да, еще на бумажном конверте авторучкой написаны координаты.
– Отлично. Загадка превращается в квест.
– Мне тоже кажется, что придется попотеть, разгадывая этот ребус. Кстати, координаты соответствуют точке, расположенной в ста морских милях к северу от Марианских островов.
– Марианские острова? Там давно хозяйничают американцы.
– Черт его знает, кто там хозяйничает, – потирает затылок генерал. – Погибшая лодка сейчас ценности не представляет: коды с документацией устарели, технические решения, примененные инженерами на стадии проектирования – то есть более тридцати лет назад, – тоже никому не нужны.
– Логично. И на какой же глубине покоятся остатки субмарины?
– Таких данных у меня нет. В тех местах из-за вулканической деятельности очень рельефное дно…
Сергей Сергеевич староват даже для звания «генерал-лейтенант». Небольшого росточка – около ста семидесяти сантиметров, щуплого телосложения. Седые волосы обрамляют лицо с правильными чертами. Кожа тонка и почти не имеет цвета – наверное, от большого количества ежедневно выкуриваемых сигарет. Однако внешность мало перекликается с его внутренним содержанием. При некоторых отрицательных качествах характера Сергей Сергеевич остается великолепным профессионалом, получившим навыки и опыт в старой доброй контрразведке КГБ. О его способностях можно говорить часами, но я обойдусь короткой ремаркой: он не имеет ничего общего с большинством армейских служак, для которых существует лишь два мнения – свое и неправильное. К тому же его высокие профессиональные качества хорошо приправлены выдержкой, смелостью, незаурядным умом и бесценным опытом.
– Изучив посылку, мы не стали поднимать шум – для начала следует во всем разобраться, согласен? – ищет поддержки в моем лице Горчаков.