Но самым неприятным в его облике были глаза. Бледно-голубые, мутноватые, как у дохлой рыбы.
— Виард?
— Это мои друзья, пап. Можно им присутствовать на празднике?
— Друзья? Неужели? — с насмешкой произнес некромант.
Голос у него тоже оказался неприятным — с какой-то особой хрипотцой, словно чем-то скребут по стеклу. Он обвел нашу компанию взглядом. Задержался на мне. Тонкие, словно выщипанные, черные брови недоуменно изогнулись. Я же остался невозмутимым. Так мы молча смотрели друг на друга секунд десять.
— Доброй ночи, Руари, — наконец произнес некромант.
— Здравствуйте, мистер Салливан, — отозвался я.
Брайан и остальные уставились на меня с открытыми ртами. Но некромант снова смотрел на сына.
— Так что, Виард?
— Я их предупреждал, что это зрелище не для слабонервных.
Вот это новости. Некромант улыбнулся.
— Руари, ты можешь остаться. Остальные… — он, раздумывая, смолк. Его взгляд вновь вернулся ко мне. — Разве что Руари за вас поручится.
Я глянул на парней, мстительно улыбнулся Нолану.
— Разумеется, поручусь… за всех.
— Тогда — добро пожаловать. Но помните, что до самого окончания ритуала покидать круг факелов нельзя, иначе пополните ряды мертвых. Так что, если вы решились, переступите его сейчас.
Мы переглянулись, и я шагнул в круг вместе с помрачневшим Виардом. Ко мне тут же присоединился Брайан. Один за другим последовали остальные.
— Вот-вот начнут появляться гости. Так что мне будет не до вас, мальчики. Займите места за семейным столом.
Некромант вернулся к менгиру и что-то зашептал, гладя серый гранит. Я остро ощущал магические эманации, разливающиеся в воздухе. Вдоль линии факелов появились столы и скамьи. Виард занял один из центральных столов, и мы уселись рядом. На столах появилась посуда и еда.
— Ничего себе он колдует! — шепнул мне Брайан и добавил с подозрением. — А откуда ты его знаешь, Ри?
— Магра свела. Но я не знал, что Салливан — некромант.
— Магра? А, ну да, она же курирует самых последних, кто вне закона… — Брайан покривился. — А что он от тебя хотел? Знаю, ты о своих делах никому не говоришь. И все же, учитывая обстоятельства?
— Ничего особенного. Связано с нумизматикой. Он коллекционирует старые монеты. В общем, не думаю, что Салливан «крыса».
— Тогда зачем мы тут остались? — зашипел Брайан.
— Повеселимся. Особенно когда Нолан начнет блевать.
— Руари…
— Серьезно. Тебе неинтересно, что здесь будет?
— О некромантах я и так знаю достаточно. По книгам, конечно. Жалко, что ты не маг, Ри. Тебе была бы открыта библиотека магической школы.
— Да вот как-то не сложилось. И что написано об этом празднике в книгах?
— Ничего. Может, ты и прав. Смотри! Это, похоже, семейка Салливанов!
На краю поляны появилась женщина на последних сроках беременности и девочка примерно нашего возраста. Обе направились к нашему столу. Миссис Салливан была на вид крайне измученной молодой женщиной, жутко худой, несмотря на свою беременность. С дистрофичными руками, острыми выпирающими скулами, запавшими глазами, с некогда рыжими, а теперь совсем поблекшими волосами, убранными в жидкий хвост. Огромный живот смотрелся чужеродно.
В дальней части поляны, через арку, сплетенную из дубовых ветвей, проходили появившиеся гости. В основном обычные люди. Но встречались и представители магического народа. Причем совершенно не местного. Салливан встречал их, приветствовал и указывал, куда сесть.
— Ты совсем ничего не знаешь о некромантах? — спросил Брайан.
Я помотал головой.
— Женщина, вышедшая замуж за некроманта, обрекает на погибель всех своих детей. Ни один из них обычно не доживает до совершеннолетия. Некромант платит их жизнями за продление своих лет и вечной молодости. Женам тоже кое-что перепадает. Но они все же мрут. Лет через двести-триста. Этому, думаю, за тысячу перевалило.
— Черт, Брайан! Да я буду блевать на пару с Ноланом после такого.
— Ты прав, это не семья, а проклятие, — Брайан засмеялся с ноткой грусти. — Жалко… Дочка у них симпатичная…
Я покосился на девочку, севшую вместе с матерью рядом с Виардом. Длинные волосы, словно солнечные лучи, торчали во все стороны, скрученные в тугие золотисто-рыжие кудри-пружинки. Лицо было бледное, как молоко. И глаза — зеленые, словно листва окружавшей нас дубравы. Грустные и обреченные настолько, что внутри меня всего передернуло.