— Остальное потом, — он не стал снимать с меня наручники.
— Когда мы уезжаем и уезжаем ли? — снова спросил я.
— С тобой Джек хочет поговорить.
— А я с ним разговаривать не желаю, — я смотрел на Фалви.
С одной стороны, он чувствовал вину за то, что произошло со мной. С другой — произошедшее несомненно заставило его пересмотреть некоторые вопросы относительно меня.
— Помните, я говорил, что нерешительность вас погубит? — произнес я. — В камере вы ее не испытывали. Так вы еще сомневаетесь в чем-то, сержант?
Полицейский смотрел на меня задумчиво.
— Пойдем, — хмуро произнес он. — Чем быстрее состоится разговор, тем быстрее мы уберемся отсюда. Его не избежать.
Мы пришли в комнату, чем-то напоминающую тюремную переговорную. Пополам ее разделяла толстая стена из бронированного стекла. В обеих половинах с потолка свешивалось по микрофону. Мы уселись с Фалви на стульях. Напротив нас, через стену, сидел министр Кейн. В комнате вместе с ним находился Гарван Хэйс, но доктор не сидел рядом с министром, а стоял у двери, скрестив на груди руки с недовольной миной на лице, — видимо, получил приличную взбучку. Джек пару минут изучал меня. Я молчал.
— Что ты думаешь, Руари? — спросил министр.
— О чем?
— О произошедшем.
— Ничего хорошего.
Джек покривился.
— Ты своим поведением сегодня уничтожил многолетнюю работу наших ученых и магов, — заметил он.
— К черту ваши научные достижения! — огрызнулся я и почувствовал, как напрягся Фалви. — На ком их испытывать, если никого не осталось?
Джек кивнул.
— Ты прав. Но мы слишком много вложили в проект с Артегалом.
— Остальные передохли раньше? Какая досада!
— Руари, не нарывайся, — негромко произнес Фалви.
— А то что? Министр посадит меня обратно? Так я тоже сдохну. Это будет лучше, чем еще раз ощутить на себе действие вашей сыворотки.
Министр с минуту думал над моими словами.
— Ты надеешься вернуться домой? — поинтересовался он.
— Если отбросить ваше желание продолжать опыты… Разве я в чем-то виновен?
— Ты уже совершал преступление. Три года назад.
— Я получил помилование. Мистер Фалви прекрасно знает, что, даже если я способен на какие-то поступки, то никогда не совершу их. И что мне очень дорога жизнь моей семьи.
— И ты даже не хочешь меня убить?
— Встреча с вами вызвала гораздо больше недоумения.
Растущее раздражение от разговора с ним я старательно подавлял. Джек взглянул удивленно. И я пояснил:
— Вы меня лично не знаете. Но, когда мы столкнулись около вашего кабинета, вы вели себя так, словно я ваш старый кровный враг. Хотя, может быть, все оборотни вызывают у вас желание уничтожать не глядя? Не зря же на приказах о ликвидации ставилась ваша подпись.
— Был уверен, что красноречием в вашей семье обладает только твой отец. Если судить по тому, что писал о тебе твой куратор. Мак рассказал?
— Да.
— А твой куратор забыл сообщить еще об одной важной подписи? — спросил министр и посмотрел на сержанта.
— Джек подписал твое помилование три года назад, — мрачно пояснил Фалви.
Мне стало от этого еще более мерзко.
— Как и Финн, я тоже бывший Охотник, — продолжил министр. — И мне не за что любить ваш род.
— Только не рассказывайте мне, что чувствуют Охотники. То, что испытываете вы, — испытывают убийцы, которые ничуть не сомневаются в правильности своих действий. Убийцы или, скорее, палачи, которые никогда не задумываются, справедлив ли приговор.
Губы Джека искривила усмешка.
— Для этого ведь хватает причин? Большинство оборотней тоже являлось убийцами. А в то сложное время было не до разбирательств, кто из вас готов был променять человечину на бифштекс. Только не надо меня убеждать сейчас, что все было иначе и людоедов было меньше половины процента, как любил говорить твой отец. Ни он, ни тем более ты не знали реального положения дел. Мак жил среди людей, а ты тогда был еще слишком мал.
Подавляемая ненависть всколыхнулась внутри жаркой волной. Но я тут же задавил ее.
— Это ложь. Был один документ, который вы своим указом сделали запретным, который подтверждал слова отца. Вы знаете, о чем я говорю.
— О своде законов оборотней? О Кодексе?
— До того как отец сжег книгу, я успел ее прочитать. Вы, уверен, также прекрасно знаете, что из себя представлял этот документ. Там был раздел, посвященный семействам оборотней, живущим по всей Ирландии, все их рода были перечислены, написаны древа родов. Имя любого, кто пятнал себя людоедством, перечеркивалось в книге. Эту магию обмануть было невозможно. Так что не лгите хотя бы сейчас. Не лгите мне, последнему главе рода! Я знаю, сколько всего было таких перечеркнутых имен!
Джек напряженно вглядывался в меня. В его взгляде что-то поменялось, и я почувствовал себя совсем не в своей тарелке.
— В Ирландии был только один такой Кодекс с именами, — заметил министр. — И он всегда хранился в вашем доме?
Я с недоумением смотрел на Джека. А тот глянул на Фалви.
— Руари, ты точно ничего не путаешь? — сержант внезапно побледнел так, как если бы увидел баньши. — Может быть, твой отец забрал его из дома рода Лехри?
— Нет, он много столетий хранился у нас, — ответил я, не понимая, при чем тут Лехри.
— У вас? У вас⁈ Хранился королевский Кодекс⁈ — воскликнул с неверием министр. — Твоего деда, Руари, вздернули на виселице за людоедство. А твой отец, захваченный революционными идеями, в это время активно поддерживал движение интеграции и не сделал ничего, чтобы спасти твоего деда или как-то смягчить приговор. И ты утверждаешь, что в вашем доме мог храниться королевский Кодекс⁈
Глава 12
Министр на миг задумался.
— Имя у тебя, конечно, непростое, но…
Его рассуждения перебил мой смех. Невеселый и злой. А в голове сложилась одна головоломка о старых событиях.
— Так вы род Лехри поэтому уничтожили одним из первых? Думали, что среди них есть потенциальный король, который объединит вокруг себя остальные рода и оборотни тогда станут чрезвычайно опасны? Как такая чушь пришла вам в голову или в голову ваших осведомителей? У нас больше тысячи лет не избирался король. Да никто никогда этого и не хотел — рода желали оставаться свободными, а не находиться под чьей-либо властью. Хранение Кодекса — всего лишь дань традициям. Он мог храниться у кого угодно. А уж мое имя — это и вовсе прихоть деда. А вы, испугавшись нескольких непроверенных фактов и совпадений, с такой легкостью расписывались на смертных приговорах⁈
Прочее осталось невысказанным, так как Фалви совсем уже нервно заерзал рядом на стуле. Министр смотрел хмуро, задетый моими словами.
— И когда ты последний раз видел эти списки, Руари?
— Незадолго до возвращения отца. Три года назад. С памятью у меня все отлично, министр.
Джек Кейн перевел взгляд на Фалви.
— Ты ему веришь?
Сержант только мрачно кивнул. Вид у него был неважный. Министр еще пару минут молча размышлял. Потом обернулся к доктору Хэйсу.
— Гарван, выйдите. Финн, ты тоже.
Оба с неохотой подчинились. Фалви напоследок бросил на меня многозначительный взгляд, чтобы я не наболтал лишнего.
— У меня к тебе несколько вопросов, Руари. Начнем с того, что случилось на горе Галтимор. Доктор Хэйс уверял, что невозможно было сохранять разумность в твоем состоянии, сержант утверждал обратное. Кто из них врет?
— А вы сами что думаете?
— Финн прикрывает тебя. Думаю, что уже не в первый раз.
— До такого, что случилось на горе, раньше не доходило, — заметил я. — Но вы зря беспокоитесь — он профессионал своего дела. Успел надеть на меня намордник и наручники.
— Вот как? — в его глазах зажглось было торжество, но я продолжил.
— Я не знал о такой нашей особенности. Если б знал — не полез бы, распарывая себе брюхо, вытаскивать сержанта из пропасти. И вам тогда бы пришлось соскребать вашего друга со дна ущелья.