— Ладно. Давай дальше. Что это за история с ненавистью к своему куратору? Он бы никогда не рассказал мне, если б не был так озадачен поиском причины.
Я молчал, ожидая продолжения.
— Я нашел место, где вы пересекались с ним до вашего официального знакомства. Финн об этом ничего не помнит и не знает. Я не сказал ему, так как не смог понять причину.
— И где же мы пересекались с сержантом? — спросил я мрачно.
— Ферма О’Лири. Тебе было всего десять лет.
Я опустил взгляд.
— Значит, из-за этого?
— Там были дети, — едва слышно ответил я. — Вы это прекрасно знали, когда подписывали приказ.
— Ты считаешь, что это было несправедливо?
— У нас разные понятия о справедливости, в том числе в силу нашего происхождения, поэтому спорить, кто прав, бесполезно.
— Хорошо. И последний вопрос, Руари. Если я тебя отпущу…
— Ничего не изменится.
— Это надо понимать как то, что ты продолжишь работать в Управлении и будешь вести себя благоразумно?
— Да.
Джек еще несколько минут молчал, глядя на меня и раздумывая. Лицо его не выражало ничего хорошего, а запахи министра не доходили из-за бронированной перегородки. Мне стало совсем муторно, когда Джек, резко откинувшись на спинку стула, сказал:
— Можешь уезжать. Только помни, что третьего шанса выпутаться у тебя не будет.
Я молча кивнул и вышел вон.
В Дублине был разгар дня. Выходит, я проспал в камере гораздо больше часов, чем мне казалось сперва, и из-за проклятой сыворотки я совершенно потерял счет времени.
Фалви сел за руль, захлопнул дверь, повернул ключ зажигания, но так никуда и не поехал — положил на колени пухлую папку, раскрыл. Двигатель продолжал работать вхолостую. Фалви тщательно изучал бумаги, которые ему дал министр. Я сидел рядом, все еще не веря, что меня отпустили.
— Доктор Хэйс недавно изобрел прибор, который измеряет показатели лунной силы. Хм… У Руари уровень семнадцатый. А у Фэлана Артегала был девятый. До того, как он попал к военным, показатели еще измерять было нечем. После применения «Лунной ярости» показатели силы не менялись… Значит, сыворотка вызывает лишь состоянии агрессии?
Я не понял, разговаривал ли Фалви со мной или спрашивал самого себя. Но он бросил на меня короткий вопросительный взгляд. Словно я должен был быть в курсе насчет показателей по Хэйсу и прочего.
— Знаете, сержант, я что-то не настроен на беседу. Хотя… Скажите, вам приходило в голову, когда вы тащили меня в Министерство, что вы можете вернуться в Клонмел без меня?
— Мне разное приходило в голову, в том числе и потому, что Джек был в курсе большинства твоих выходок. Он все-таки мой друг, Руари, и я ему доверяю. В большинстве случаев.
Я хмуро посмотрел на Фалви.
— Три года назад я еле упросил Джека поставить подпись на помиловании, — продолжил Фалви. — В ответ он потребовал, чтобы я слал еженедельные отчеты о работе с тобой, включая журналы настроений.
— Журналы чего?
— Твоего состояния в разные фазы луны, особенно уровня агрессии.
— И как вы это измеряли?
— Исключительно субъективно. Иногда приходилось описывать полностью. У Джека, думаю, несколько томов уже о твоей жизни.
— Ну спасибо, — буркнул я и отвернулся от него.
— Руари…
— Оставьте меня в покое, — я пересел на заднее сиденье.
Фалви еще с полчаса изучал документы, потом захлопнул папку, бросил ее на сиденье рядом. Развернул машину и стал выбираться из Дублина на магистраль, ведущую в Клонмел. Он нарушил молчание, только когда город остался позади и мимо замелькали поля.
— Почему, если убийство людей даровало такую силу, никто не пользовался этим? Почему убийство было под запретом?
Я посмотрел на сержанта с невольным презрением.
— Вы до сих пор не поняли? Уважение получали только те, кто заслужил эту силу в битве, защищая себя или нуждающихся в защите. По Кодексу тех, кто делал это ради удовольствия, изгоняли из семьи, и остальные рода их презирали.
— Но, если бы все оборотни во время первого магического восстания объединились и воспользовались этой силой, люди могли бы проиграть.
Я зло скрежетнул зубами.
— В таком случае, люди в неоплатном долгу перед моим отцом. Хотите поговорить об истории и политике — поговорите с Маком, — огрызнулся я.
— Руари…
— Мне хватило общения с вашим другом.
Я снова отвернулся к окну, не желая с ним больше ничего обсуждать. Примерно через час он остановился на заправке, притащил мне еды.
— У меня аппетит пропал, — произнес я раздраженно.
— Конмэл, сегодня полнолуние, а ты со вчерашнего утра ничего не жрал, — в тон мне ответил сержант. — Давай, а то снова надену наручники.
Я скривился. Тоже, наверное, записывал об этом в своем дневнике. Натуралист хренов. Пока я ел, Фалви рассеянно пролистывал бумаги в папке.
— Что у тебя с магами, Руари? — неожиданно спросил он.
— С которыми?
— Они перестали тебе доверять? Несколько дней назад ко мне приходил О’Шэннон. Принес баллончик с жидкостью и сказал, что на тебя она подействует как слезоточивый газ.
— И?
— Ничего не хочешь рассказать о метке оборотней?
Я уставился на Фалви с таким видом, словно услышал очередной бред, проклиная про себя паранойю О’Шэннона.
— О чем?
— Он сказал, что нашел на Брайане метку и отослал его в Дублин, пока ситуация не прояснится.
— Какая ситуация? — тут я совсем уже искренне изумился.
— Конмэл, хватит врать. О’Шэннон рассказал, что нашел в какой-то книге информацию о метке оборотня и решил проверить своих членов семьи, по его словам, из академического интереса, и был неприятно удивлен, обнаружив метку на Брайане. Он, правда, стушевался и сказал, что, возможно, появление метки — случайность, ты мог Брайана случайно поцарапать…
— Вы сами в это верите? В эту чушь? — поинтересовался я.
Вместо ответа Фалви вытащил из внутреннего кармана полицейской куртки что-то похожее на фонарик-брелок, который цепляют к связке ключей.
— Это тоже О’Шэннон принес, — он щелкнул переключателем.
Загорелся слабенький свет.
— Энгус принес вам фонарик?
— Если им посветить на кожу, можно будет увидеть метку. Заговоренный луч.
Я молчал, ожидая от Фалви еще каких-нибудь сенсационных откровений.
— Руари, ты сейчас свободен в том числе и потому, что на себе я никаких меток не обнаружил.
— С чего вы взяли, что эта штука вообще работает? — спросил я. — Мне кажется, О’Шэннон кинул вам наживку, а вы проглотили, как глупый лосось. И что он от вас хотел взамен? Он же не просто так пришел?
Сержант изучал меня.
— Удивительно, но я до сих пор не могу определить, когда ты врешь, особенно так нагло. И, если бы вчера, после изнурительной беседы с Джеком, я не съездил в университет, где сейчас учится Брайан, и не видел его метку, я бы тебе поверил. Джеку я, разумеется, об этом не сказал.
Я смотрел в глаза полицейского.
— А если бы на себе нашли — сказали бы? — поинтересовался я.
— Не знаю. О’Шэннон сказал, что они бывают двух видов. Внешне различить невозможно. Только тот, кто ставит, знает, пометил он жертву или друга.
Я отвернулся. Еда больше не лезла в меня, более того — меня начинало мутить. С мыслями о том, какого черта О’Шэннон приперся к Фалви и неужели маги действительно перестали мне доверять, я вышел из машины. От запахов бензоколонки дурнота подкатилась к горлу, меня стошнило на идеально подстриженный газон. В глазах потемнело, и я словил на миг то мерзкое состояние, которое испытал в камере Фэлана Артегала.
— Руари, ты в порядке? — встревожился Фалви, высунувшись из машины.
— Я лучше посплю. Поехали уже.
Я забрался на заднее сиденье и улегся там, скрючившись и отвернувшись к спинке. Фалви вел машину, время от времени я чувствовал на себе его взгляд.