Именно Шишик спас положение. Сначала он метался туда-сюда, помогая хозяину "хватать" карты, перетаскивать их с места на место, выбирать ходы… И, когда Лёхин, под азартными воплями постепенно набухая злостью и обидой ("Мне тоже хочется поиграть!"), готовился взорваться, катавшийся вокруг его руки с "мышкой" Шишик вдруг исчез. И — тишина. Растерявшийся Лёхин застрял, никто их привидений не помнил, как надо искать выбор ходов, откуда берутся новые карты.
— А ща мы его поймаем! — кровожадно прогудел Дормидонт Силыч, оглядывая потолок в поисках неугомонной "помпошки".
Но взгляд Лёхина остановился на панели компьютера, потом за подтверждением метнулся к настенным часам. Восьмой час!
— Елисей, Глеб Семёныч! — обратился он к двоим, не участвовавшим в общем оре. — Компьютер оставляю на вас.
Домовой и призрак кивнули и под изумлённые вопли Касьянушки: "Батюшки, и когда ж вы упомнили дело тако сложно?!" принялись за игру: Елисей пока медленно — осваиваясь с "мышкой" (ему, чуть больше кошки, приходилось нажимать на неё двумя руками), — вывел разложенный пасьянс из тупика под спокойные подсказки бывшего агента.
Когда Лёхин забежал в комнату за мобильником и ключами, присмиревшие Касьянушка и Линь Тай слушали лекцию домового, как же раскладывается пасьянс, а Дормидонт Силыч летал над ними, по-хозяйски уперев кулаки в бока, и степенно предавался воспоминаниям о большой игре в гостиницах и ресторациях, где останавливался в деловых поездках. Негромкий голос домового и важный, рассудительный — призрака звучали мирно и по-домашнему. Лёхин вздохнул, вспоминая недавний ор. Вздох ещё не закончился, а на плечо свалился Шишик и торопливо удрал в карман. Лёхин хотел было погладить карман, но решил, что Шишик прав: лучше не привлекать внимания. А ещё он подумал с благодарностью, что "помпошка" и в самом деле ничего не рассказала домочадцам об Ане.
… Пока шёл из дому, дождь мелко сеял, давая надежду на скорое окончание. Но едва Лёхин вышел из троллейбуса и успел сделать пару шагов, хляби небесные, видимо передохнув, разверзлись с новыми силами, да ещё к ним прибавился ветер. Ветер оказался очень резким и явно не знающим, чего именно хочет: он бросался из стороны в сторону, таща за собой и хлёсткие дождевые волны. В общем, пока Лёхин добрался до газетно-журнального киоска, здесь же, на остановке, он тысячи раз пожалел, что снова надел куртку, а не какой-нибудь скафандр. Но и козырёк киоска не спас: дождь переросший в серьёзный ливень, вознамерился превратить Лёхина в нечто основательно раскисшее от воды.
В панике, регулируя зонт и пытаясь противостоять ветру, Лёхин было подумал, не вернуться ли домой. Но кафе через два здания от киоска. Причём, оба дома объединены угловой аркой, где можно спрятаться и переждать уже не столько дождь, а обозлившийся по какой-то причине ветер.
И он добежал до арки, где прятались две-три понурые мокрые личности. Живо ощущая себя таким же, Лёхин закрыл зонт и приготовился стоически пережидать стихийное бедствие.
Дорога напротив угловой арки тоже изгибалась поворотом, так что во временном убежище царил постоянный световой фейерверк от проезжающих машин. Лёхин чуть приподнял ногу с промокшей до колена штаниной и со вздохом опустил её, хлюпнув ботинком. "Они там в пасьянс играют", — завистливо вспомнил он и перешёл ближе к стене: прямо на то место, где только что стоял, хлынул дождевой ручей. Потом ещё ближе. Ручей разливался сильным половодьем. Лёхин пригляделся и в наезжающем машинном свете нашёл место, где асфальт чуть дыбился.
Мимо с залихватскими воплями: "Ой! Ай! А-а!" выбежали из арки те самые понурые личности. Сейчас они казались такими весёлыми и бодрыми, что Лёхин сразу сообразил их состояние — море по колено! Да и чем занимались они под аркой, понурившись над брошенной теперь у стены бутылкой, тоже стало ясно.
Под аркой сразу стало пустынно и даже немного жутковато. Да ещё сквозняк.
Лёхин сразу обозлился, вспомнил Санины слова и возмутился: "Дорогой вход? Ну, нет. Если меня пригласила Диана, пусть и проведёт в кафе. Если не подойдёт — разворачиваемся и уходим. Но платить за вход туда, куда я, в общем-то, не собирался идти, а пришлось тащиться по такой погоде!.."
Он уже привычно принялся произносить монологи, потихоньку двигаясь к желаемому выводу: а на фиг мне это кафе вообще? — как выползший из воротника куртки Шишик деликатно лягнул его в подбородок. Лёхин Шишику доверял, поэтому оглянулся мгновенно. В следующий миг, подпрыгнув и вцепившись в нос хозяина, "помпошка" подкорректировала взгляд: Лёхин опустил глаза. А Шишик спрыгнул на его плечо, бдительно озирая окрестности.
В архитектуре Лёхин откровенно не силён. Арку он аркой мог назвать, а вот по частям её прокомментировать… В общем, эта арка изнутри имела по бокам колонны, встроенные в края проёма. Если снаружи — то стена просто гладкая, а изнутри получался небольшой угол. И в одном из углов, с противоположной дороге стороны, снизу что-то шевелилось.
Несколько секунд Лёхин тщетно всматривался в тёмный угол, потом понял, что Шишик не возражает подъехать ближе, и зашагал вперёд.
Брелок для ключей от дома ему подарила Аня. Маленький фонарик. Тогда он принял его с благодарностью как сувенир, напоминающий о ней. Но сейчас Лёхин чувствовал тепло, греющее его, продрогшего, при мысли, что именно Аня сумела совместить в подарке и практичность, и игрушку.
Вынув на ходу брелок и остановившись перед углом, Лёхин включил фонарик. И — аж сердце захолонуло: две огромные зелёные крысы подпрыгивали, стараясь достать до ниши, образованной выпавшими из стены кирпичами. Ниша находилась почти в метре от земли, и мелькнуло в ней что-то вроде тряпочки с бородой. Борода дело и решила.
Крысы обернулись на фонарик, замерцавший в их круглых злобных глазёнках странным, серебристо-кровавым отсветом. Потом развернулись полностью. Стоя на месте, пару раз садились, свесив перед собой голые лапы, и снова возвращались к положению на четырёх лапах, словно вымаливали что-то. Или не решались на что-то. На что — Лёхин даже и думать не хотел. Вспомнил примерную ситуацию с Ромкой, "трое на одного", и жёстко, безапелляционно сказал:
— А ну-ка брысь отсюда, пока по мордам не напинал!
Крысы замерли, но что-то в их неподвижности буквально кричало: миг — и они кинутся на человека. Внезапно Лёхин подумал, что те, понурые, которые весёлые, стояли как раз здесь, распивая своё веселье. Неужели крыс не увидели? И — новое озарение: да, не увидели, иначе обнаружили бы и бороду в нише. Вывод? Он сам и не заметил, как перешёл на другой уровень зрения, а крысы — из тех же паранормальцев. И — ещё один вывод: они понимают, что им говорят.
— У меня ботинки — недавно из ремонта, — негромко сообщил Лёхин. — Хотите — продемонстрирую железные набойки? А теперь представьте, с каким удовольствием заеду этими железками по морде или по рёбрам той, которая первой прыгнет ко мне? Уж одной-то я точно позвоночник сломаю.
Секунда, две — обе метнулись по сторонам от Лёхина. Он стремительно развернулся — ещё со спины нападут! — но крысы, одна за другой, двумя вдруг призрачно зазеленевшими волнами ускользнули за угол.
— Башку-то убери, у, любопытная… Не лезь, рано ещё… Охти ж тебе, осспадя…
На шёпот за спиной Лёхин обернулся не сразу, но всё же обернулся, пустив луч фонарика так, чтобы глаза не резал кому бы то ни было.
Портрет — в две головы. Одна — с печально обвисшим носом-картошкой, печально-косматыми бровями, обвисшими над усталыми круглыми глазищами, — и всё это в обрамлении густой мокрой бороды и косматой копны волос, над которыми сверху водружена то ли полотняная шляпа типа панамы, то ли колпак. Чуть выше первой головы — вторая, кошачья, с горящими от любопытства, мерцающе-коричневыми глазами.
Лёхин как-то вдруг вспомнил: однажды Елисей познакомил его с подвальным Кирюхой, и на том красовался такой же приплюснутый колпак.
— Подвальный, что ли? — спросил Лёхин.
— Угу, — насторожённо ответствовал бородач. — А ты кто будешь, мил человек?
— Прохожий. Помочь вам чем или как?