С кухни сквозняком притянуло сладковато-острый аромат лечо. Лёхин встревожился и, ссадив кота, пошёл было к двери.
Будь привидения во плоти, они бы точно сбили Лёхина с ног. Он и шагу к двери ступить не успел, а три холодных вихря промчались мимо. Стоя в трёх шагах от стола, Лёхин с восторгом наблюдал, как обложка альбома засверкала горящими от любопытства глазищами Шишиков.
— Несётесь так, как будто за вами целая стая пожирателей душ мчится, — укорил Лёхин призраков.
Линь Тай раза три пнул воздух, стукнул кого-то невидимого явно по шее и вдруг увидел альбом. Жёлтые глаза посторонились, и счастливый призрак китайчонка с воплем "Чё такой!" утоп в книжище.
— Эх, Лексей Григорьич! Беда ведь! Тернет-то мы этот проводим! А в нём вражин-то, вражин! Хоть целый день бейся — так и лезут, так и лезут! — ахал весьма впечатленный Дормидонт Силыч.
На приподнятую в ожидании бровь Лёхина лишь Глеб Семёнович отрапортовал коротко и ясно:
— Вирусы, Алексей Григорьевич!
17.
Пока Лёхин контролировал ситуацию на кухне, пока стоял в прихожей, глядя на часы и соображая, на сколько же минут они убежали, призраки совсем заморочили ему голову вирусами.
Глеб Семёнович рассказывал чётко и конкретно, словно читал разведданные, а Дормидонт Силыч разбавлял его рассказ эмоциями, словно школьник, посмотревший крутой фильмец.
— … И когда они долетели до регистрации компьютера в сети, путь им преградил некий Касперский!..
— … А эти вражины всё лезут — десятками, сотнями, а этот молодец их сдерживает и всё побивает, побивает, а они лезут, и морды у них ни в сказке сказать, ни пером описать. Как повадились гуртом!..
— Тут Касьянушке и конец пришёл, — задумчиво сказал Лёхин.
Призраки поперхнулись.
Из кухни доносилось уютное позвякивание посуды и топоток с говорком. Из спальни еле слышно постукивал по карнизу порывистый дождь, а в зале негромко подпевал компьютеру Касьянушка: "Ой, то не вечер, то не вечер!.." Лёхин загляделся на шторки, закрывающие дверной проём в зал, и понял, что заходить ему в эту комнату категорически не хочется: тоже впечатлился призраковыми злоключениями и ярко представил, как по стенам, по полу, по потолку ползают гнусные серые мокрицы — и это и есть жуткие вирусы.
— А-а… Алексей Григорьич, а пошто Касьянушке-то конец пришёл? — осторожно спросил Дормидонт Силыч.
— Ну, вы же здесь, а он там, наедине со всеми вражинами остался, — не совсем логично ответил Лёхин, у которого уже начинала побаливать голова от необходимости запомнить всё, что сегодня произойдёт.
— А-а… Он же того — поёт…
— Он поёт, а его едят, — всё так же задумчиво сказал Лёхин.
Лица призраков стали совсем дикими, и Лёхин вошёл в зал.
В зале всё-таки оказалось уютно: свежий воздух, напоённый влажностью, вливался в открытую балконную дверь, застоялся почти вечерний сумрак, а посреди комнаты широко, словно на качелях, раскачивался Касьянушка и с чувством выводил:
— А есаул его догадлив был…
Пока Лёхин соображал, что он забыл в зале, призраки купца и бывшего агента КГБ осторожно приблизились к Касьянушке и медленно пару раз его пооблетели. На втором круге Касьянушка замолчал, икнул, на третьем метнулся к Лёхину и, спрятавшись за его спиной, опасливо вопросил:
— Эй, чего это вы? Сироту обижать вздумали, человека убогого?
— Ничего страшного, Касьянушка, — рассеянно отозвался Лёхин, — я предположил, что тебя вирусы едят, вот они и проверяют, всё с тобой в порядке.
— Вирусы?! Каки-таки вирусы?!
Глеб Семёнович и Дормидонт Силыч вспомнили, что о вирусах Касьянушка ещё не знает, зажали его в углу и красочно расписали ужасы, которые всех ожидают после подключения к Интернету. А потом, подхватив полуобморочное привидение под белы рученьки, потащили его к "компотеру", дабы Касьянушка узрел грозные кошмары собственными глазами.
Пока Касьянушка брыкался и орал, не желая лезть в богопротивное место, Лёхин выключил запись русских народных песен и подошёл к "Октаве". Пианино мирно дремало под малиновым плюшевым покрывалом. Открыв крышку, Лёхин почти сразу подобрал тональность мелькнувшей пару минут назад музыкальной фразы. Повторил — и снова, словно мягко опали на фразу слова: "Вот город теней. В нём реки дорог… Бегом по асфальту — эхо шагов…" Лёхин снова сыграл короткую мелодию и тихонечко пропел.
— Утренний сон вспоминаем? — спросил неведомо когда подлетевший Глеб Семёнович. — Так, Алексей Григорьевич?
— Разве это было во сне?.. — начал Лёхин, из всех сил вспоминая, — и вдруг яркая картинка свежего леса, радостно встречающего восход солнца, проехала перед глазами. Да, росные травы, негромкий, почти глохнущий в лесном воздухе прозрачный гитарный перелив и тихий голос, ещё не вполне уверенно проговаривающий слова: то ли музыку к словам подбирает, то ли к песне слова…
Лёхин задумчиво опустил крышку пианино, поправил бахрому покрывала — это мама обшивала бахромой всё подряд и делала из обычных вещей вещи роскошные. Постоял немного в задумчивости у пианино — и тут зазвенел домофон.
И началось.
Пришли деловые ребята и где-то в минут пятнадцать провели нужный провод. И ушли, пообещав, что вот-вот придёт другой деловой человек и всё-всё Лёхину настроит. Лёхин с умным видом кивнул: ага, подождём — и сразу почувствовал себя не "чайником", а рангом ниже, ибо "чайник" — это человек, хоть что-то умеющий в компьютерном деле. А он, Лёхин, почему-то решил: провод ему сейчас, подсоединяющий к Интернету, протянут — и он сразу сядет и будет по этому самому Интернету гулять. А тут — настройки, программы… Он аж поёжился.
Глеб Семёныч и Дормидонт Силыч вновь храбро полезли в компьютерное пространство, но вернулись быстро и подтвердили: нет, в этот самый Интернет пока не пускают.
А минут через десять пришёл Михаил — полноватый высокий парень, с детски наивным лицом. Он-то и оказался знакомым компьютерщика Санька, благодаря чему Лёхину подключили Интернет без очереди. Михаил сразу предупредил, что сидеть будет около трёх часов. Лёхин воспринял его заявление по-своему: помчался на кухню, обнаружил её необыкновенно пустынной и огромной, отчего остолбенел на некоторое время, пока не понял, что, кроме Елисея, в помещении никого нет, и принялся готовить бутерброды, потому как с первого взгляда ясно стало, что Михаил поесть любит и три часа ему сидеть без еды, наверное, если не тошно, то…
На кухню заглянули привидения. Узнав, чем занимается хозяин, Дормидонт Силыч вспомнил, как ездил к брату в богатое село, где гонять стадо в лес и на речку нанимали пастухов из худой соседней деревни и кормили их всем миром: ночевали пастухи по очереди во всех домах, где скотина была, обязательно на сеновале, а кормились дома, в избе хозяйской, — утром и вечером. К чему купец вспомнил вдруг о пастухах, Лёхин понял: работников кормить надо! Улыбнула только ассоциация "компьютерщик — пастухи".
Зато Касьянушка до слёз умилился габаритам Михаила: "Красавец мужчина! Кожа белая, рыхлая! Щёчки пухлявые да румяные!.." Почувствовав, что сейчас тяжко вздохнёт, Лёхин быстренько разложил бутерброды на подносе и поставил на огонь чайник… Голодное существование Касьянушки словно печатью прихлопнуло словесный портрет Михаила.
— Что будете пить? Зелёный чай или с ромашкой? — спросил Лёхин, примерно знавший, что люд от компьютерного дела предпочитает зелёный.
— Зелёный, если можно. Четыре ложки сахару, — рассеянно сказал Михаил.
Лёхин на цыпочках удалился, оставив Касьянушку рыдать от умиления слева от Михаила.
Компьютер поставили в зале, слева от пианино, на обычный стол. Сначала Лёхин позволил себе помечтать о спецстоле. Но сегодня, при виде оравы домовых на кухне, отчётливо понял, что, купив его, станет в собственных глазах жадюгой: на таком столе домовым не посидеть дружной любознательной компанией… Снова в ход пошло воображение: вот домовые просят Лёхина записать их в какой-нибудь клуб по домоводству — или, как это называется, зарегистрировать; а может, и не попросят; пока Лёхин спит, зарегистрируются сами, а потом будут болтать с одноклубниками, обсуждая темы дня… "Фотоаппарат придётся купить хороший, — вдруг подумал Лёхин. — А иначе как их достижения показать да похвастаться? Интересно, а Глеб Семёныч тоже будет регистрироваться?"