— Да я тебе все пять отдам! Они ж маленькие, а те, что в рамочку пойдут, — большие, как книжка. А эти у меня в альбоме лежали. Вот и конверт тебе дам, пусть здесь будут.
— Ещё лучше. Спасибо, Галина Петровна.
— Это тебе, Лёшенька, спасибо — за беспокойство твоё.
Уже в прихожей Лёхин заколебался, но всё же решился.
— Галина Петровна, а вот позавчера вы сказали вещь интересную. Насчёт того, что Ромка подрастёт и всё будет ему на золотом блюдечке… А ещё про иродов, что мальчишку испортили. Это вы про родителей его богатых? Внуков своих?
— А зачем тебе про то знать? — насторожилась бабка Петровна.
— Да я думаю, не ради ли выкупа его похитили? Вдруг звонка надо ждать со дня на день?
Старая женщина машинально смяла салфетку пополам. Лёхин даже забеспокоился, не сломает ли её — такой твёрдости крахмальность.
— Не хочу говорить о том, Лёшенька, потому как не думаю, что… — Она запнулась и отчаянно махнула рукой: — Дар у Ромки! В роду нашем через поколение передаётся. Слишком он уж им бесшабашно пользовался, за что и получал. Да ты и сам-то прошлую весну, небось, помнишь, как побили его страшно. Вот и думаю, не из-за того ли пропал. Да ведь и дар-то никчемный — для него одного хорош! Кому? Чего с него?.. Нет, Лёшенька, из-за другого он пропал да не сгинул бы.
Говорила она сумбурно, обо всех думушках, видимо, сразу, что передумала за все эти дни. И почему-то у Лёхина потихоньку начало складываться впечатление: Ромкин дар, о котором бабка Петровна наотрез отказывается говорить, считая его постыдным баловством, и есть главная причина исчезновения мальчишки.
Пообещав вернуть фотографии, как всё закончится, Лёхин вернулся в свою квартиру, где обнаружил на кухне совершенно обалдевшего Данилу — водителя Егора Васильевича. Он сидел за столом, округлив глаза на тарелку с кусками пирога — остатки-сладки от бабки Петровны.
— Привет! — сказал Лёхин. — Приятного аппетита!
— Привет… Спасибо…
— Пирогов не хочешь? Давай я тебе быстренько бутербродов наделаю. Или — подожди-ка…
— Лёха, ничего не надо! — вскочил Данила и попытался обойти хозяина, чтобы сбежать.
С подоконника Елисей грустно сказал:
— Меня Шишики предупредили, что Данила идёт. Я ему чаёчку налил, тарелки с пирогами-печеньем расставил, да один кусок в тарелку на его глазах-то и положил.
— Так, Данила, — чуть с угрозой сказал Лёхин. — Посуду привёз?
— Привёз! — послушно откликнулся водитель.
— Дверь ко мне открытую видел — со звонком зашёл?
— Со звонком.
— В зале с компьютерщиком поздоровался?
— А… Э… Ага.
— Что он тебе сказал?
— А… Хозяин на минутку вышел, сейчас будет.
— Потом на кухню пошёл.
— Пошёл! Посуду-то оставить надо!
— Я тебе чаю приготовил, — проникновенно сказал Лёхин, — думал: голодный придёт — угощу человека, а ты!.. Бежать!..
— Лёха, честно-честно, не хотел обижать, да ведь времени в обрез!
"Кажется, это называется "перевести стрелки", — подумал Лёхин, — теперь Данила будет думать не о том, как на его глазах пирог взлетел в воздух, а приземлился в тарелке, а о том, что он обидел гостеприимного хозяина. Тоже нехорошо…"
— Ладно, Данил, делаем так. Я недавно новый рецепт пиццы испробовал. Будешь у меня подопытным кроликом.
— Буду. Куда деваться, — облегчённо улыбнулся Данила.
Мужчины пожали друг другу руки, вернувшись к обычным, дружеским отношениям. Лёхин вручил Даниле два пакета пиццы на батоне и проводил его до двери.
— Лексей Григорьич, — виновато позвал Елисей.
Но Лёхину уже было не до обмусоливания неловкой ситуации.
— Знаешь, Елисей, у правнука Петровны, оказывается, есть какой-то дар, — задумчиво сказал Лёхин и спохватился: — Да, чуть не забыл. Никодим кланяется, передаёт приветы и, возможно, сегодня будет к чаепитию.
— За приветы благодарствую.
— Дар, — пробормотал Лёхин и сощурился, соображая: — Данила только-только отъехал — значит, Егор Васильич ещё в офисе. Ближе к вечеру, как просили, звонить резона нет. Позвонить сейчас — спросить?
Елисей вынул из длинного кармашка рубахи десятикопеечную монетку, подбросил. Монетка упала на стол, покатилась между тарелками и наткнулась на чашку не выпитого Данилой чаю. И — встала ребром. Лёхин нетерпеливо зарычал, а Елисей топнул ногой по столу. Монета свалилась.
— Звони, Лексей Петрович. "Орёл" тебе выпал.
И Лёхин позвонил. Егор Васильевич взял трубку после второго гудка.
— Да, Алёша, слушаю тебя.
— Добрый день, Егор Васильевич. Мне передали, чтобы я позвонил вечером, но у меня срочный вопрос: у вашей Лады нет никакого необычного дара?
Почти через минуту молчания Егор Васильич откликнулся:
— Да какой дар может быть у деревенской девчонки? Лада тихая, очень спокойная. Когда говорили с нею — всё глаза вниз, пугливая да застенчивая. И мать подтвердила: скромница, чуть не монашка, на парней внимания не обращает, во всём ей, матери то есть, помогает по дому, старательная… А с чего такой вопрос?
— Прорабатываю все версии, — туманно ответил Лёхин.
Старик его понял.
— Сглазить боишься, сказав раньше времени? Ладно, Алёша, договоримся так: если будет что новое — звони, помощь нужна — звони. Но и без известий меня не оставляй.
— Хорошо, Егор Васильевич.
19.
Они такие разные, думал Лёхин. Ромка, яркий и общительный, открыт всему миру. Лада замкнута и похожа на серую мышку. Вот главная разница между ними. А главное сходство — оба пропали в один день. Есть ещё одно сходство, только Лёхин боялся, что притянуто оно за уши: монашеский капюшон Ромки — и монашка, по мнению Комова-старшего, Лада.
Он вытащил снимок Лады, подвинул его к разложенным на столе фотографиям Романа. Да, земля и небо. Полная открытость и полная замкнутость. А если предположить, что у них обоих есть какой-то дар? Но Ромка — мальчишка, ему нравится его использовать. А Лада хоть и старше его на год, но психологически взрослее на несколько лет. Слышал Лёхин: есть такая теория, что девочки взрослеют быстрее. Что, если у неё тоже есть дар, она о нём знает, но прячет?
Лёхин вздохнул. Что бы там у этих детей ни было, найти их надо. И пока есть только одно место, откуда начинается поиск.
— Э-э, Алексей Григорьевич… — сказали сверху.
— Да, Глеб Семёнович, слушаю вас, — машинально, словно отвечая по мобильному, откликнулся Лёхин.
— Специалист по компьютерным программам заканчивает установку, — торжественно сообщил бывший агент. — Может, будет удобнее, если вы сами подойдёт к нему?
Прихватив заготовленный поднос, Лёхин поспешил в зал. Михаил сидел, откинувшись на спинку стула, сложив руки на груди, и рассеянно смотрел на экран. При виде подноса он расцвёл.
— Спасибо! Пока загружается, я не прочь… перекусить.
Странным образом последняя программа закончила загружаться в тот момент, когда опустел поднос, а Михаил сотряс с чашки последнюю каплю чая в широко раскрытый рот. Касьянушка умилённо зажмурился.
Поставив чашку на поднос и превратившись из гурмана в делового человека, Михаил спросил:
— Если не секрет, зачем вам компьютер? Для работы?
— Пока сам не знаю, — признался Лёхин. — Может, и для работы.
— А обращаться с ним умеете?
— Стыдно признаться, но включать и выключать я умею, но вот дальше…
— Так, тогда я вам покажу основные действия. Итак, сейчас мы на домашней странице — это называется рабочий стол.
Лёхин сел не рядом с Михаилом, а чуть в отдалении, чтобы экран компьютера видели все: Шишики, глазеющие с потолка и с подвесной книжной полки; домовые — Елисей и пятеро его соседей, приткнувшиеся на том краю стола, который упирался в покрывало на пианино; четыре привидения, "вставшие" за спинами людей; и даже Джучи, воссевший наверху пианино и бдительно стерегущий всех.