Оглядываться не стал, раскрывать зонта — тоже. Прыгнул под навес к подъезду и, пока прикладывал ключ к домофону, скосился на дорогу. Машина на месте, профессор прикуривает очередную сигарету.
Открывая уже металлическую дверь в квартиру, почувствовал себя больным; открывая вторую, деревянную, — виноватым: в нос шибануло крепким, сытным запахом только что напечённых блинов. А ведь обещал Елисею прийти пораньше…
По пути в спальню заглянул в зал и не удивился при виде толпы домовых, вкруговую обсевших компьютер. Лёхин негромко поздоровался и хотел было уйти. Но краем глаза заметил выпученные наверх глазища Шишика и глянул сам: под самым потолком, словно современные воздушные шарики-фигурки, лениво колыхались все четыре призрака. Домовые, кажется, очень спокойно воспринимали факт горизонтального положения "своих" призраков, поэтому и Лёхин не стал ни о чём спрашивать, а быстренько удалился: "Спать! Спать! Всё — завтра! Всё!"
И, натягивая на ухо одеяло, с надеждой пожелал: "Пусть приснится Аня! И пусть мы будем вместе!"
… Елисей на "здоровканье" Лёхина покивал и заторопился снова в "компотер" уставиться. И вдруг хлопнул себя по лбу. "Ах ты, батюшки! Голова дырявая!" Забыв обо всём, домовой помчался за хозяином. Но Лёхин уже крепко спал. Закрыв рот, Елисей вздохнул, злясь на память и виня во всём суматошные дни, но сообразил-таки. Утром хозяин встанет — и увидит на полу бумажку с коряво накарябанными буквами: "Зелёные тени".
… По широкой лестнице Лёхин легко сбегал в какое-то странное подземелье, по первому впечатлению здорово напоминавшее станции метро: лестницы — везде, есть выход на огромную площадку, которая далеко-далеко упиралась в другую широкую лестницу, по обеим сторонам которой уходили уже довольно узкие коридоры.
Лёхин добежал до конца противоположной лестницы и заглянул в узкий коридор слева. Здесь тоже коридоры. Это не метро. Рельсов нет. И запахи другие. Как в погребе, где хранится уже проросшая картошка и потихоньку гниют яблоки, — запахи подвальной сырости и прокисшего яблочного компота.
Четыре коридора. Два здесь — два там. Куда идти?
Холодный влажный воздух мазнул по уху. Из "его" коридора, у начала которого стоит. Сюда? Лёхин нерешительно сделал несколько шагов и прислушался. Снова сквозняк — и почти иллюзорный шёпот: "Вот город теней… В нём реки дорог…" Лёхин завертел головой, пытаясь определить, откуда донесло знакомые слова. Явно со сквозняком. Значит — надо идти дальше.
Лёхин знал, что спит. Во сне он не задавался вопросом, почему он здесь, в этом странном, хорошо оборудованном и пустынном месте. Этот вопрос не главный. Он знал другое: необходимо до конца пройти коридор, откуда, словно на последнем вздохе, донеслись слова, ставшие почти паролем.
Сначала коридор будто плыл назад, хотя временами накатывало ощущение, что Лёхин шагает на месте. Если бы не огромные настенные лампы-кругляшки с надписью "Выход", он бы уверился, что его движение — блеф…
Дальше — легче. Исчезла чистота каменных полов. Появился мусор — сначала по мелочи, затем — окаменевшими грудами. Стало плохо с освещением, и Лёхин нашарил в карманах куртки фонарик-брелок. А плохо со светом стало, потому стены постепенно старели: кое-где отбита облицовочная плитка, вдребезги разбиты лампы… Чем дальше, тем заметнее разрушения, зато архитектура вырисовывалась разнообразнее: виднелись какие-то цоколи, ниши, вместо гладких стен перед глазами вырастали полуразрушенные стены, в провалы которых и заглянуть страшно. Ко всему прочему добавились проблемы с шагом: идти теперь надо очень осторожно — росло впечатление, что по коридору пробежал псих, бросающий через плечо "лимонки".
"Дождь, разыщи меня! Ветер, найди меня!"
Лёхина пробрало дрожью. Теперь в дырявом коридоре он не мог определить, откуда выдохнули странные слова, больше похожие на часть колдовского заклинания, чем на песню, как он думал ранее.
Он перелез через пласт бетона и плиток, вставший дыбом, и растерянно остановился. Словно равнинный город, подвергшийся бомбардировке, в полумраке расстилалось перед ним бесконечно громадное подземелье. Куда же дальше? Сможет ли он отсюда потом выйти?
Выключив фонарик, минуту спустя он понял, что видит достаточно, и стал ждать, не будет ли какого сигнала, подсказки ли, куда двигаться дальше.
Справа, чуть впереди — показалось — шевельнулась часть каменно-бетонной осыпи. Лёхин присел прячась, когда понял, что это. Точнее — кто. Сначала они здорово походили на серые камни мягких очертаний, заросшие шёрсткой мха. Но камни не двигаются так ловко и бесшумно в беспорядочно нагромождённых кучах. Один камень обернулся, проехав по Лёхину направленным светом призрачно-зелёных глаз. Крысы из "Ордена Казановы".
Две. Обе деловито перенюхались и мелко засеменили вперёд. Кажется, бесконечная каменная равнина им хорошо знакома.
Лёхин насторожённо вышел из коридора. Эх, нить бы Ариадны сюда, чтоб вернуться без потерь. А так — сможет ли он без подсказок дойти хотя бы до коридора? Машинально обернулся — и у него перехватило дыхание. На арматуре, торчащей из стены коридора, висел человек. Классическая поза повешенного или повесившегося. С неожиданной надеждой — а вдруг это произошло только что? — Лёхин поспешил к несчастному. Не дошёл: порывом ветра тело качнуло, разворачивая, — и в пол уставилось дырявоглазое лицо черепа. Лёхин дошёл. Заметил на ноге что-то вроде бирки, какие вешают в морге.
Совсем рядом. Осмелел, протянул руку взглянуть.
Не бирка — фотография.
Лёхин смотрел молча и ничего не чувствовал.
Молодой мужчина, наверное, ровесник ему, симпатичный и улыбчивый, смотрит влюблённо и преданно на девицу-красавицу. Девица на него не глядит, вперилась скучающе в объектив, и выражение её лица отчётливо и ясно: "Чёрт, когда же всё это кончится? Надоело!"
"Дождь, разыщи меня!"
Сдёрнув фото, Лёхин поспешил за двумя мягкими холмиками, неторопливо скользящими по мусорной свалке — бывшей некогда частью подземного города.
Внезапно его взгляд жёстко притянул к себе угол разрушенного дома. Что в нём не так? Всё: и лестницы, словно ленты Мёбиуса, из ниоткуда в никуда; и двери, врастающие друг в друга; и медленно кружащий по часовой стрелке балкон… Балкон, который гуляет — кружится! — сам по себе? Не здесь ли дрался Лёхин в августе со зверюгами — агрессорами из другого мира?..
Крысы остановились — и Лёхин быстро шагнул за какой-то щит. При ближайшем рассмотрении щит превратился во фрагмент деревянного пола с драным линолеумом поверху.
Как будто посовещавшись, крысы побежали дальше. Лёхин мелкими перебежками — за ними. Там, где они притормозили, застыл и он. Глазам не поверил. Подошёл ближе, присел на корточки.
Щуплый сидел на полу, раскинув ноги и прислонившись к камню, словно здорово устал. Усадили его так, что голова оказалась между двух чудовищно огромных, недовбитых гвоздей. Чтоб не упала. Щуплый едва заметно улыбался, полуприкрытыми глазами упершись в свои ноги или в пол. Что-то чёрное сползало с левого виска. Чёрный блестящий червь. Лёхин смотрел бездумно и долго, пока в мозгах не щёлкнуло. Кровь. Кто-то убил Щуплого этой ночью, совсем недавно.
"Ветер, найди меня!"
Лёхина затрясло от бессильной ярости. Он встал и, больше не прячась, побежал за крысами. Он знал: не они убили. Но они часть происходящего — и, кажется, не самая лучшая.
Как-то сверху его уведомили, что это сон. А может, подсказали. "Я помню", — надменно сказал Лёхин и положил руку на меч-складенец, похлопывавший по бедру. И выскочил прямиком на ровную — сравнительно — площадку с крысами.
И не только с ними. На площадке вповалку лежали четверо мальчиков-красавчиков. Крысы, выросшие за время похода размером в крупных собак, шастали между ними, деловито принюхиваясь к каждому. Пока ещё не замеченный ими, Лёхин наблюдал. Компаньоны связаны по рукам и ногам, но живы. Одна из крыс вынюхала что-то нужное у светловолосого красавчика. Тот лежал близко к Лёхину, и Лёхин, стиснув зубы, заставил себя смотреть.
Длинная крысиная лапа обхватила шею светловолосого и вынудила его сесть. Тот смотрел сонно, словно одурманенный чем-то, и сопротивляться, кажется, не думал. А крыса, убедившись, что красавчик сидит так, как ей надо, снова обнюхала его. Лёхин стоял метрах в пяти от них, но даже отсюда ему стало физически плохо, когда он представил: мокрый чёрный нос в щетине жёстких усов почти тычется в лицо… А потом чёрные крысиные пальцы заставили компаньона откинуть голову… Лёхин сначала не понял… Вздёрнулись мешочки щёк, обнажая длинные клыки, капнула длинная слюна на ключицы человека… Рассвирепевший Лёхин, дёрнув меч из ножен, прыгнул на отскочившую от неожиданности крысу…