— Уходить надо, вой!
— Что так? — прохрипел Лёхин (от напряга горлом дышал) и машинально щёлкнул цепью. Ещё одна тварь дёрнулась в воздухе, а падая — угодила на трезубые вилы Василька.
— Щас загонщики подоспеют!
— Охотники!
— Не! Загонщики! То ещё зверьё! Охотнички-то… — Короткий присвист цепи — и Ксандр ударил топором по визжащей псине, дёрнувшейся в его сторону. — Они только стоят и глядят издалече. А загонщики и собаками травят, и сами лезут чуть не голыми руками рвать!
Лёхин присобрал скользкую от крови и размазанной плоти цепь и быстро осмотрелся. Несмотря на десятки уничтоженных псин, свора будто и не уменьшилась. Пробиваться к городу сквозь живую стену оскаленных пастей? Бить из-за стены, пусть и захудалой, — это одно, а идти внутри толпы убийц — другое. Но Ксандр прав уже тем, что знает ситуацию.
Двойной щелчок с перерывом в секунду, а затем цепь вылетела за "парапет", обвив тело слишком близко очутившейся псины, выдернула её с камней — взмах Павлова булыжника. Лапы ещё дрыгаются в воздухе, но раздавленная всмятку башка улетела куда-то в сторону.
— Как идём? — бесстрастно спросил Лёхин, уже механически реагируя на движение вне убежища.
— Цепкой не помашешь, вой. Я впереди — остальные кругом.
"Правда твоя", — подумал Лёхин. Цель для такого оружия хороша в свободном пространстве, но когда за спиной люди в полный рост, лучше не рисковать.
— Значит, идём? — полувопросительно бросил в воздух Лёхин.
Соратники: кто отбивался от лезущих, кто добивал пострадавших пока ещё от свистящей в воздухе цепи, — восприняли его фразу как риторическую. Но Шишик закивал: "Надо идти, хозяин! Надо!" Кольцо вонзилось под рёбра псины, крюк пробил под челюсть вторую. Передышка. Кольцо по глазам — крюк в бок твари. Вскоре к "парапету" ни одна псина не смела приблизиться.
— Я расчищаю впереди — потом выходишь ты, Ксандр!
— Чисти, вой!
Долго чистить не пришлось: если сначала псы шарахались от цепи, то потом до них дошло, что страшное оружие работает только с одного места, а с другого местечка можно попытаться и цапнуть кого… Ксандр буквально прыгнул вперед с дубиной — сам не менее свирепый в боевом запале. И быстро, даже стремительно принялся расчищать путь: кажется, он и правда боялся загонщиков больше.
Луна теперь повисла над полем боя. И, хотя "Рука бойцов колоть устала", все пятеро продолжали драться на полном автоматизме. Был момент, понял Лёхин, когда он отключился от происходящего. И сколько это продолжалось — неизвестно. Но очнулся он словно омытым бодростью. Вернулась способность ясно мыслить — и он начал соображать. Ему легче — он вооружён мечом и наручами, ножи которых теперь постоянно были в боевой готовности. То же можно сказать и о Павле, на удивление быстро и ловко орудующим ножами с обеих рук, и о Ксандре, плотоядное шмяканье дубинки которого оказалось неутомимым и неутолимым. А вот Мокий и Василёк оказались хороши лишь на подхвате, а не в положении, когда надо спасать не только себя, но и спину товарища. Но и на том спасибо. И ещё спасибо, что пока они держались…
Получив в ухо от Шишика, Лёхин развернулся и остолбенел. Хорошо ещё, руки продолжали двигаться.
— Ксандр, справа!
Одновременно с его криком собаки, виновато взлаивая и поскуливая, ринулись в разные стороны от беглецов.
— Это загонщики! — яростно рыкнул разбойник.
Новая волна мчащихся на них потрясала воображение. Тоже всадники, но высота лошадок еле достигала метра полтора. Да и лошадки, мягко говоря, скорее походили на каких-то мутантов: головы ещё лошадиные, хоть и сплошняком заросшие густущей шерстью, откуда сверкают бешеные, ярко-алые глазища, а вот тулово с конечностями — медведь с хвостом бобра, голым и лопатой плоским. И — сами всадники. Лёхин аж глаза закрыл, головой помотал.
— Ксандр, это люди?!
— Бежим, сколько можем! Нам бы до Волчьего колодца добраться, а там!..
Усталые, перемазанные кровью, воняющие собачьими внутренностями, они припустили за Ксандром. Лёхину бежалось легко: он прикрывал Мокия и Василька, а они, измотанные, бежать, скажем, наравне с Павлом, уже не могли. Так что Лёхин мог и отступать, и одновременно вспоминать с содроганием: на медвежьих лошадках сидели странные существа — воображение Лёхина отказывалось сравнивать их с кем бы то ни было. Впрочем, нет. Веник. Или виденный на рисунках соломенный сноп. Только сноп, кажется, перевязывают в одном месте, а здесь — стянули так, что получилась соломенная кукла. Более-менее отчётливо выражена башка — копёшку для снопа согнули и сгиб подвязали под "шею" и в самую середину башки воткнули раззявленный капкан на волка. И держала в руках эта пародия на человека какое-то короткое копьё. Естественно, ассоциации Лёхин искал не просто так, не от желания помедитировать над темой.
— Ксандр!
— Ай?
— Они горят?
Ксандр споткнулся, но на ногах удержался.
— Нам то неведомо!
— Ну и зря… — пробормотал Лёхин. — Павел, ты куришь. Зажигалка есть?
— Была!
— Потерял, что ли?
— Наверное!
Лёхин пораскинул мозгами. Был пистолет — появился меч. Думай, Лёхин, думай.
— Павел, а что-нибудь неизвестное в кармане появлялось?
— Да! Камни какие-то!
— Дай сюда!.. Мокий, что это?
— Кремень да кресало!
— Огонь высекать?
— Ну!
— Не нукай, не запряг… Ксандр, успеваем до вашего колодца?
— Не-е, где ж тут!..
На бегу Лёхин размотал с себя плащ и с треском разорвал пополам. Одну часть сунул Васильку.
— Рви дальше!
— Лёхин, что надумал?
— Факелы!
— Думаешь?..
— Приходится! Попытка не пытка, а солома не камень!
Они остановились в полукилометре от округлых, ярко-белых в лунном свете глыб, которые Ксандр и объявил колодцем. Дальше бежать нельзя, потому как загонщики ровным полумесяцем взяли беглецов в клещи… Лёхин ещё успел вздохнуть: как быстро и легко он пробежал расстояние от города до каменной дыры, где томился Павел, и как тяжело даётся обратный путь.
Но и остановились не только для того, чтобы в дикой спешке смастерить импровизированные факелы — в ход, кроме Лёхиного плаща, пошли деревянные стрелы из колчана Василька. Пока тонкие концы вражьего полумесяца шли на соединение, беглецы уговорились пятиться к Волчьему колодцу — насколько смогут даже в обороне с загонщиками. Почему Ксандр и двое его подопечных так сумасшедше истово надеялись, что за белыми камнями ждёт спасение, объяснить не сумели. Но Лёхин их убеждённостью проникся. Да и что делать? Надежда нужна.
Полумесяц сомкнулся в круг.
Был момент, когда люди сильно пожалели об отсутствии горючего. Очень уж чадили лоскуты шерстяного плаща, пока не разгорелись хорошенько. Огонь до поры до времени прятали в середине компании. Очень кстати Мокий додумался в первых язычках пламени поджечь все стрелы Василька. Теперь не надо мучиться с высеканием огня в экстремальной ситуации.
Первый же загонщик, пославший свою медвежью лошадку прыгнуть на "дичь", упал — задавленный панически прыгнувшим набок от внезапного огня перед носом животным. Мокий мгновенно выпрыгнул из огненного круга и просто-напросто ударил колом барахтающегося противника, пригвоздив к земле. Лошадка, задавившая своего всадника, била в воздухе всеми четырьмя лапами и выла насморочным воплем, пронизывающим голову самой настоящей головной болью. Через секунду загонщик вспыхнул — солома! — и обмяк под взревевшим мутантом.
Как Лёхин пожалел, что не надел ременную "сбрую", придуманную для него домовыми! Сколько там мелочи метательной!..
И — забыл о жалеемом. Визжа, как доведённые до истерики девицы на концерте какого-нибудь кумира, загонщики пришпорили ездовых животных. Видимо, решили задавить численностью. Но "лошадки" задирали морды, всё так же гнусаво ревели, мотая башкой, и наотрез отказывались лезть на огонь, маленький, но умеющий причинять боль.