Джени достала из сумки журнал, прихваченный в библиотеке. В нем, наряду с детскими снимками, свадебными портретами и фотографиями периода упадка была помещена составленная каким-то тщеславным чудаком хронологическая таблица последних лет жизни Лиссы ван Рютер. Таблица была составлена довольно скрупулезно. Здесь были отражены не только крупные скандалы, но и небольшие публичные разборки с Эваном, всевозможные неприятные ситуации. Аварии на скиммере, внезапные исчезновения, продолжительные госпитализации под присмотром врачей альтернативных медицинских объединений. Ни одного посещения Неоклоны или больниц Службы. Лисса явно старалась не подставляться.
Несколько месяцев, и новая авария. Очередная потеря связи с реальностью. Это случается с теми, у кого для имплантации была неправильно выбрана биоритмическая фаза. Выходит, она была вынуждена дважды в год ездить в Нуэво, чтобы вправлять себе мозги. Ей светили в лицо душераздирающей мигалкой, и она отъезжала. Джени ненавидела шоковую терапию: минута молниеносно сменяющих друг друга галлюцинаций и неделя беспомощности и мерзкого состояния «не помню, как меня зовут». С меня хватит, и не пытайтесь…
Каждый сотрудник министерства, подвергшийся имплантации, был обязан раз в полгода проходить профилактический осмотр и по меньшей мере раз в год — сеанс шоковой терапии. Эван сам сказал, и если ему был знаком расклад, то периодичность поездок Лиссы не могла не вызвать у него подозрений. Хотя, кто знает, может, он Ничего и не заметил. Лисса ведь не, была в штате, и любые сплетни о том, что она подверглась имплантации, не вызвали бы интереса даже у прессы.
Лисса, Лисса… Почему? Чтобы на себе испытать, через что прошел Мартин, чтобы понять, чем он руководствовался в своих странных поступках? Или таким способом она решила себя наказать, казнила себя за то, что позволила этому случиться? Джени рассеянно мяла бесчувственную левую ладонь, словно пытаясь вселить жизнь в немую плоть. Как жаль, что мы не встретились с тобой, Лисса. Она бы объяснила ей, что не было смысла жертвовать собой. Уже ничего нельзя было исправить.
Глава 13
— Ни-Ро!
Подавляя усталый вздох, Тсеша осторожно опустился на стул. Еще до восхода солнца он пришел сюда, к главному алтарю посольства, и все это время молился, стоя прямо и неподвижно, с закрытыми глазами. Сейчас, сквозь узкое окно, он видел, как медленно поднимается над горизонтом солнце; В его лучах искрилось устланное снежным ковром озеро, и свет, миллион раз отразившийся в гранях снежинок, резал глаза.
— Ни-Ро, к вам министр внешних отношений Уланова. — Как светящийся кокон на фоне черного камня алтаря, с высоко поднятой в знак уважения головой, передним встала его духовная воспитанница Саналан. — Ей назначен прием, но мы можем отослать ее, как и в прошлый раз.
— Нет, ниа. — Тсеша выбрал самую деликатную форму отрицания, какую только могла позволить его поза. Ему не хотелось огорчать девушку, он видел, как она не хочет, чтобы ему мешали. И все же плечи девушки опустились, голова поникла. Несмотря на это, было видно, как она хорошо сложена. Она стояла перед Тсешей, высокая и тонконогая, как журавль, с золотисто-песочной кожей, унаследованной от ее телесной матери, жительницы центральных равнин Сиах. — Сегодня я должен с ней поговорить. — Плечи девушки опустились еще ниже. — Ты так не любишь ее, ниа?
— Она как стена. — Саналан оживилась и поднесла согнутую чашечкой ладонь к груди в знак недоумения. — Как такой скрытный человек может занимать руководящую должность?
— Скрытность у людей в крови.
Узкие плечи расслабились, рука опустилась. Саналан повернулась и первой пошла к выходу, зная, что учитель следует за ней.
— Люди — очень странные создания, — задумчиво сказала она.
Тсеша ничего не сказал в ответ и последовал за своей воспитанницей. На ней была длинная бронзовая мантия до пола. Мягкая ткань блестела, как фольга. Черные камни алтаря, песочного оттенка стены, ослепительное земное солнце и почившее под снежным ковром озеро играли, отражаясь в мантии Саналан. Казалось, словно весь мир окутал ее головы до ног.
Тсеша обнажил зубы в знак удовлетворения. Люди проста замирают, когда видят мою ниа. Волосы Саналан, такого же оттенка, как ее кожа, и такие же блестящие, как ее мантия, были стянуты в плотный узел, который говорил о ее простом происхождении: В огромных зеленых глазах девушки можно было просто утонуть.
Они называют ее китайской фарфоровой статуэткой. Тсеша припоминал голографические трансляции торжественных церемоний, посвященных прибытию сотрудников посольства. Ему было очень приятно, что люди сравнивали его ниа с чем-то китайским.
Что же принесет им его сегодняшняя встреча с Улановой? Саналан привела учителя к его приемной, но дверь открыла не сразу.
— Она будет говорить с вами о тарифах станции промежуточной посадки на Амсуне.
— Этот разговор неизбежен, так что неудивительно, ниа.
— Другой вопрос связан с распространившейся среди Людей эпидемией. Она спросит, не поражены ли идомени.
На этот вопрос даже я не знаю ответа, ниа. Совет, который я представляю, не оповестит меня, даже если я этого потребую. Они думают, что если о болезнях не говорить вслух, то они сами собой исчезнут. В этом отношении мы становимся похожи на людей.
— Она не имеет права расспрашивать об этом. — Девушка приложила к животу левую руку в жесте духовной защиты. — Как всегда, она хочет получить все и ничего не дает взамен.
С жестом, подтверждающим ее правоту, Тсеша ответил:
— Люди боятся, ниа, они еще не отдают себе отчета в том, что происходит. Сейчас заболевших совсем немного, но…
— Если люди научатся чтить духовный порядок, они перестанут бояться физической смерти. — Девушка принялась вычерчивать в воздухе символы, служившие заклинаниями против злых духов. Она была так взволнована, даже забыла попросить прощения за то, что перебила учителя. — На этот раз их страх смерти может погубить всех нас. В надежде спасти свою жизнь они могут слишком многим пожертвовать. Это большой грех, учитель.
Тсеша взял ладони Саналан в свои и сжал их, стараясь успокоить девушку.
— Ты рассуждаешь о том, в чем мало смыслишь, ниа. Когда мы впервые столкнулись с чувством страха, тебя еще на свете не было. — Как же ему хотелось заглянуть в бездонные глаза своей воспитанницы, но он не мог себе этого позволить, потому что такой взгляд стал бы слишком сильным потрясением для ее юной души.
— Нет, это вы не понимаете, Ни-Ро. — Саналан говорила медленно, уверенно, пытаясь высвободить из его рук свои. — Так говорят в Храме. Так говорит Совет. Вы приняли людей, не зная, насколько их страх опасен. Вы учили их по нашим законам, не понимая их страха. Вы чуть не поплатились жизнью за то, что не убили этот страх, когда боги послали вам такую возможность. Вы ничего не понимаете! Так говорят в Храме! Так говорит Совет!
— А что говоришь ты, ниа?
— Их слова — это и мои слова. — Голос Саналан неуверенно дрогнул, и это ее выдало. Но она была родом из Сиаха, а сиахийцы славились своим упрямством. — Вы ничего не понимаете.
Тсеша медленно разжал ладони, отпуская девушку.
— И именно поэтому я буду беседовать с Улановой, ниа. Я, тот, кто не понимает ничего, понимает ее лучше, чем кто бы то ни было другой. — Он говорил так, как принято у людей, не жестикулируя, не меняя интонации, ровным голосом, позволявшим смыслу его слов спрятаться между строк. С этими словами он оставил воспитанницу постигать сказанное и вошел в приемную.
Министр внешних отношений Анаис Уланова встретила его, стоя посреди скудно обставленной комнаты. Ее поза на языке виншаро выражала глубокое почтение: спина прямая, подбородок приподнят, глаза закрыты. Тсеша сам только что провел несколько часов в этой утомительной позе. Интересно, как долго простояла Уланова? Или, может, она сидела, пока не услышала, что они с Саналан закончили беседу?