«Что вы можете предложить обществу?» – спрашивал очередной цивилизованный мальчик, глядя на Олега и Козу на дебатах в «Грибоедове».
Какого дьявола Война должна что-то тебе предлагать, сынок? Они не собираются кормить программами и учить, как действовать, становясь личными поводырями. Единственное, что предлагает Война, – возможность увидеть, что пришла пора предложить все себе самому: дерзкий выход, смелость, восторг, выходку, преступление, идею, шаги. Люди любят требовать программы, им нужны поводыри, но Война говорит, что люди должны ходить сами. За требование большего хочется врезать. При этом Война опасна, она для взрослых, а не для беспокойных детей, желающих развлечений. С Войной внутри и вовне себя еще нужно как-то совладать, постоянно существуя на границе восторга и отвращения.
Парни долго не просыпались, кухня была пуста, там сидел только Док с ноутбуком. Он дружелюбно посматривал, намекая, что пора свести все к шутке. Заманчивый вариант, но достаточно было вспомнить вкрадчивый вопрос о революции, чтобы лирика отступила. Воспоминание моментально выводило из себя, я закипала. Единственный способ сохранить спокойствие – не ввязываться. Хотелось схватить его за плечи и вытрясти ответ – какого черта это было, хотелось дать возможность защищаться, но не получалось сказать ни слова. Так что мы сидели и молчали. Я пила чай на подоконнике, он читал новости. Появился Грязев и начал снимать.
На примете у Войны оказалось несколько подходящих магазинов, где открывался обзор на мониторы, транслирующие изображение с камер; мы посетили некоторые из них, порепетировали. Все можно было проделать феноменально быстро, но Козе показалось, что за нами следят менты, поэтому первую половину дня мы просидели по подворотням, вторую – на ступеньках школы, ожидая то Лося, то фотографов. Ничего противозаконного в данном случае мы не делали: может, поднимать странные плакаты в магазине и некрасиво, но наказывать тут точно не за что. Однако в России никакая паранойя не бывает чрезмерной, привлекать лишнее внимание не хотелось.
Активисты носились по залитым солнцем и перечерченным тенями питерским дворикам, позировали, дурачились, оттирали варенье от штанов и рук. Вскоре к нам и впрямь подошел сотрудник милиции. Коза налету придумала шикарную историю о нестандартной рекламе варенья. «Что за варенье? Что за реклама?» – напирал мент. Хотелось сказать: «Не твое дело, мудак». «По контракту мы не можем разглашать эти данные», – перефразировав, ответила Коза.
Мент осмотрелся, увидел сидящих людей с буквами, приветливо сложившимися в слово «БЛЯ», и выдал новую порцию вопросов. Коза – одновременно идеальная мошенница и отличный искренний боевик – была великолепна. С гранитным самообладанием и легкой улыбкой она продолжала настаивать на первоначальной версии, пока у мента от жары не закипело в голове. Избавившись от мента и дождавшись Лося с Ксенией, наконец-то выдвинулись. Лось брезгливо посмотрел на плакат с буквой, который должен был держать. С революцией грязный кусок картона не ассоциировался, но Лось привык выполнять обещания.
Мы вошли в продуктовый магазинчик с четырьмя мониторами, заняли заранее выбранные точки и по сигналу Козы подняли плакаты. Надпись на экранах снял Грязев, мы, не мешкая, вышли и скрылись в подворотне. Лось выглядел недовольным, ему казалось, что он вписался во что-то мелкое и даже постыдное. Коза никак не могла решить, что делать с плакатами – ей было жалко их выбрасывать. Нахмурив брови, она разглядывала грязную бумагу, как будто та – полезный ресурс. Ксения находилась во главе незнакомой маленькой компании и выглядела, словно странствующая вакханка. Возникла неловкость. Когда женщина кокетливо говорит «мой спаситель», это звучит, словно тебя только что назвали дураком.
Может, я и была таким дураком. Доном Кихотом. Пелинором в погоне за Искомой Зверью. Но я действительно искала ответ в кодексах чести. Они говорили, что там, где остальные ничего не делают, не желая возиться, друзья должны сопротивляться. Никто из чужаков не станет разбираться с тобой, будет соприкасаться только удобными гранями, наблюдая, как в иное время ты валяешься в дерьме. Чужие ошибки проще игнорировать, над ними можно посмеяться. Приятели выбирают в тебе только знакомое, ты подходишь под цвет их штор или музыкальный вкус, они придут послушать записи, выпить или посмотреть кино, но то, что заставляет тебя царапать ночью стены, их не волнует. Друзья не такие – они должны удерживать от ошибок. В «Темной башне» Кинга, если герой совершал какой-то дурной поступок, использовалось выражение «ты забыл лицо своего отца». В моем мире Док «забыл лицо своего отца», а может, и не знал его никогда. Я должна была что-то сделать.