Я постаралась объяснить, тщательно подбирая слова. Док выслушал, прислонившись к стене, он выглядел подавленным – вряд ли хотел вызвать такую реакцию, просто мы плохо друг друга знали. На следующий день руки покрылись синяками.
В садомазохистских играх, в которые мы играли, все было непросто. «Тебе ведь это нравится», – говорил Док, оставляя на мне следы. Да, мне нравилось. Боль как увлекательная игра в доверие. Я любила разглядывать оставленные им синяки. Но мне требовалась не игра, а настоящая принадлежность, настоящая верность, настоящая сталь. Выжечь на спине Дока клеймо – вот чего мне в действительности хотелось. Я хотела его до самого нутра, я предлагала себя всю, так какого черта мы разменивались на мелочи?
Док же только дурачился, боясь любой глубины. Он полагался на меня, но не брал ответственности за то, что делал. У него не было целей, не было стремлений, не было кодекса; он был потерян, обтекаем, грустен. Я много раз задавалась вопросом, поступала бы я так же, если бы мы поменялись местами?
Нет. Я слишком ценю друзей, чтобы пытаться превратить их в игрушки.
В детстве сказка про «Снежную Королеву» сердила. Кай не заслуживал спасения, потому что был жесток, капризен и никчемен. Осколки злого зеркала казались не причиной нового поведения Кая, а средством, которое раскрыло истинную сущность мальчишки. Упорство Герды, готовой на все ради его спасения, вызывало раздражение. Кай должен был замерзнуть. Герда же шла на любые жертвы ради человека с куском льда вместо сердца. Какого черта, Герда?
Док стал Каем. Настоящей Герде повезло – она знала, куда направить ракеты. А куда ехать мне? Док не отвечал, только смотрел с насмешкой, заранее уверенный в провале.
Машины
Акция с курицей изрядно накалила отношения с левыми и многими симпатизантами, не понимающими сути группы. Все они во главе с Лосем сразу же открестились от Войны, сочтя произошедшее в магазине отвратительным и безыдейным. Это забавляло. Кадры с «Безблядно» вставили в ролик акции с курицей, поэтому Лось в ней поучаствовал, сам того не желая, хотя лицо и скрывал плакат. Коза с Олегом посмеивались, потому что акция укладывалась во внезапно появившуюся стратегию – сначала погладить общественность по головке, а затем отшлепать ее по лицу мокрой курицей. Брезгливость Лося стала второй любимой темой для шуток Олега. Шутить Олег умел и любил, часто вторгаясь в область абсурдного, сочиняя панковские стишки и просто играя фразами, произнося их густым, душевным баском, с насмешливой интонацией и театральным обаянием. Стоило ему начать стебать Лося, как все вокруг непроизвольно замирали и смотрели оратору в рот. Олег отлично владел вниманием аудитории, у него были остроумные ответы на все вопросы, однако самовлюбленность приедалась. Олегу хотелось быть дружелюбным паханом, эдаким всеобщим папой с наебкой в усах, а в группе, раз уж он так любит рассуждать о группах, не должно быть безусловных авторитетов. Авторитеты в таком контексте отталкивают, особенно когда им внимают. Гогочущие над чужой твердой позицией походят на стаю гиен. Я начала думать, что охвачена параличом, но принципы существовали – и в такие моменты начинали сильно жать. Я тоже часто потешалась над Лосем, он напрашивался, но когда издевательство над ним длилось и длилось, так и подмывало не согласиться.
Постепенно вырисовывалось несколько направлений деятельности, которые Война планировала развивать. Для одной из операций мы обследовали высотки, проверяя выходы на крыши. Мы проникали внутрь подъезда, поднимались наверх, перелезали через закрытые решетчатые двери на чердак. Я пробиралась за дверь сбоку, по перилам, или сверху, а Док помогал слезать на обратном пути. Ему не нравилось, когда я рисковала собой.
Когда возвращались, наткнулись помойку. «Я отличные штаны нашел! – сказал Олег. – Хочешь?» Штаны у меня были.
Чудо-акция требовала знаний и ресурсов, поэтому постепенно мы переключились к затее попроще, хотя и не менее нахальной. Для начала нужно было узнать, сколько человек требуется, чтобы быстро и аккуратно перевернуть машину, для чего небольшой группой отправились на автосвалку недалеко от Балтийской. В городе стояла жара, парни сняли футболки, блестели влажными торсами, и походили на деревенских бродяг, веселых и наглых. Промрайон, заполненный свалками и портовыми складами, усиливал впечатление эдакого гоп-похода. Над рекой висела дымка, работали краны – грузили какое-то барахло. За оградой свалки возвышались груды проржавевших автомобильных корпусов, над которыми торчала старая будка. Мы попробовали проникнуть внутрь «официально», но охранники – мрачные испитые мужики, похожие на коряги – на наше обаяние не повелись. Залезть на свалку через дыры в заборе было нетрудно, но смысла в этом не было никакого – времени на спокойный эксперимент и отход не останется – охранники не дадут нам перевернуть и одной машины, а ведь кузова свалены в кучи, из которых их еще нужно вытащить.