Они потеряли свободу передвижения, стали заложником заявлений, собственноручно выдуманных правил вроде «никогда ни за что не платить» и так далее. Война была бандой мошенников с плавающей моралью, но потом зациклилась на жизни за чужой счет, собственной интерпретации анархизма и значимости в рамках истории. Из хитроумного плута стать недо-оппозиционером – не лучшее решение. Власти перекрывают кислород. Коза постоянно себя испытывает, она повышает планку, болевой порог, сражается сама с собой. Она человек кодекса, и внутренний кодекс ее поедает. Для Олега большинство предписаний – всего лишь набор букв, который можно складывать по-разному, но он заботится о видимости, в которой поменять стиль поведения нельзя.
Менты не единственная проблема Войны, хотя сотрудники центра «Э», готовые бить человека только за то, что тот похож на Воротникова, не добавляют жизнерадостности. Еще одна их проблема – они перестали быть ловкими, текучими, взяли на вооружение чужой флаг, чужие героические шаблоны. Война не должна была становиться партизанами, их призвание – хлестать осоловевших обывателей по щекам, смеяться в лицо. Но в момент, когда вокруг днем с огнем не сыщешь никаких партизан, приходится брать в руки винтовку самому, даже если ты плохо стреляешь.
Наверняка каждый бунтует по-своему, хоть и произносит одни и те же слова. Для меня мятеж – попытка вернуться в невинность, в первозданное пространство негодования и восторга от поражения лживых ублюдков. Радикалы всегда символизируют молодость, даже если это прожженые взрослые мужчины вроде Че или Маригеллы, а государство и его институты – старость с ее консерватизмом, компромиссами, соглашательством, застоем, «сигналами», которые тут же улавливают покорные уши. Бюрократы стары, даже если им двадцать. Коррупция как corruption – повреждение, разложение тканей и идеалов[53]. Бунт – это очистка пространства от ветоши, гнилья и отбросов. Жидкий огонь коктейля Молотова – кровь юности, торжествующе вспыхивающая на полицейских машинах. Даже если ты не победишь, порыв, желание свергнуть власть безликих, глупых и злых срывает тонкую защитную шкуру и делает то, чего нельзя добиться больше ничем, – возвращает в невинность.
У революционной романтики есть изнанка – тебя не должны поймать, ты не должен умереть. Ты должен выжить, даже если проигрываешь, и продолжить искать новые способы, новые подходы, рыть подкопы или нападать с воздуха. Если всех романтиков скосит, и они будут лежать в красивых лужах крови, останутся одни функционеры. У кого-то должны остаться силы на конструирование новой реальности, новых легенд, нового, невиданного государства. Война встала в позу революционеров, потому что у нее не осталось другого выхода – они боролись тогда, когда все остальные молчали.
У Дэна Абнетта[54], известного романами по Вархаммеру[55] и вдохновившему немало яростных фриков вроде Яроврата[56], есть трилогия про инквизитора Эйзенхорна. В мире Вархаммера инквизиторы борются с хаосом и делятся на два типа: пуритане и радикалы. Пуритане уничтожают все, что связано с хаосом, они не заглядывают в демонические книги, сжигают артефакты и целые планеты, иные для них – еретики. Они – консерваторы, упертые фанатики. Радикалы же считают, что нужно изучить врага, чтобы его победить. Поэтому они изучают хаос, борются с ним его же методами. Рано или поздно радикалы переходят на сторону хаоситов, сживаясь с чужим образом мышления, и инквизиторам приходятся уничтожать уже их. Эйзенхорн постепенно становится еретиком, но даже не замечает изменения собственных методов, продолжая считать себя борцом за правду. И один из старых инквизиторов открывает Эйзенхорну, что большой секрет инквизиции состоит в том, что рано или поздно абсолютно все радикалы сходят с пути и становятся хаоситами. Вопрос только в том, сколько пользы сможет принести брат, заигрывающий с хаосом, прежде, чем скверна окончательно его уничтожит. У каждого радикала есть срок годности.
[←53]
Варианты перевода слово corruption с английского языка – разрушение, гниение, упадок и развращенность и т.д.
[←55]
Warhammer (англ.