Множество бывалых радикалов и членов партий, устраняясь от активного сопротивления, не перестает верить в революцию. Часто уходят они не из трусости, а из брезгливости. Раньше я считала их ничтожествами, но потом поняла, что многие просто перестают верить тем, кто громко вещает о грядущем равенстве и братстве, о победе мировой революции, а потом подтасовывает факты. Лидеры-лжецы ловко меняют громкие вывески, из-под которых на тебя смотрит очередная ботоксная морда. Обманутые ими скрываются в быте – опыт прозрения слишком болезненный. Их можно понять, но другие остаются, подавляют презрение к нечистым на руку демагогам ради цели. Это не разочарование в идеалах, это разочарование в людях, которые вымывают смысл из важных вещей. Ты знаешь, что люди не идеальны, что вскоре тебе опять соврут, но ты все равно идешь, потому что ничего не делать – гораздо хуже. Кто-то бравирует разочарованиями, но мне разочарования хочется скрыть, потому что они делают взрослее. Что может быть омерзительнее, чем согласиться с печально кивающими, с теми, кто считает, что ничего сделать нельзя, что так, как сейчас, будет всегда? Стать, как они? Стать побежденным, окончательно взрослым?
Почему-то менты, избивая людей в камерах, любят приговаривать: «Что, герой? Герой, да?». Любой, кто идет против течения, вызывает злобу, потому что заставляет сдавшихся осознавать их собственное падение. Тот, у кого есть уверенность, храбрость, энергия, позиция, вызывает ненависть тех, кто все это уже потерял.
Я – герой.
Проектор
Под звуки «Heads will roll»[58] к Кремлю начинают приближаться рекламные дирижабли. В тросах, обхватывающих упругие бока, воет ветер. Высота пьянит, здесь трудно верить в законы. Под баллонами, испещренными кричащими слоганами, висят корзины со снарядами. Леня, похожий на немого бойца кун-фу, направляет дирижабль вперед. Он в совершенстве овладел искусством создания взрывчатки, но не может отказаться от спецэффектов. Док стоит рядом с ним, скрестив руки на груди. Он снова невинен и раскрепощен. Рекламные дирижабли несутся вперед, охваченные такой же горячкой, как и я. Корзины распарываются, снаряды сыплются на Кремль – и символ консерватизма взрывается, словно в фильмах Майкла Бэя[59]. Его уничтожение вызывает сладкие спазмы, эволюция начинается заново. Коза едет верхом на Годзилле – вряд ли кто-то еще сможет ее обуздать. Тощая дикарка смеется, как валькирия, волосы развевает ветер. Дети сидят на плечах чудища. Годзилла шагает, сотрясая землю, поливает руины Кремля голубыми лучами из разинутой пасти, танки и солдатики с оружием разлетаются в разные стороны. Олег издевается над крахом диктатуры, задумывая свою собственную. Хорошо поставленный голос разносится по округе. Я планирую свергнуть его за миг до того, как он решит стать очередным тираном. Мы никогда не сдаемся. Головы катятся на танцпол.
Август 2011 – июнь 2012