— Ну всё, ублюдок, крепи седло!
Девятнадцатый рванул вперёд, кулак пронёсся у самого лица Харо. Тот уклонился и замахнулся в ответ.
— Эй-эй-эй! — Керс протиснулся между ними, рискуя попасть под раздачу. — К этим хотите?
Он кивнул в сторону прикованных, которые с любопытством наблюдали за старшими. Хоть какое-то развлечение.
Девятнадцатый вызывающе оскалился, провоцируя противника. Харо злобно сверкнул глазами, но продолжать драку не стал.
— Если ты не заметил, нас здесь как бы трое, — Твин с наигранным интересом рассматривала собственную ладонь, будто видела её впервые, — а ты один. Вдруг окажется, что не такой уж ты и неуязвимый? Что думаешь, Керс, труп сжечь сможешь?
— Зачем такую шкуру портить? — ухмыльнулся он. — Неплохая броня получится. А потроха прикопаем на заднем дворе.
Девятнадцатый обвёл их тяжёлый взгляд, презрительно сплюнул сквозь зубы и неторопливо зашагал в сторону казармы. Репутация проклятой четвёрки, которую они зарабатывали годами, теперь играла только на руку. Мало ли, чего от них ожидать.
— Может объяснишь, когда ты опять успел ему на хвост наступить? — Керс повернулся к Харо. — Больно уж нервный.
Тот состроил невинную гримасу и пожал плечами.
— Не обижайся, Харо, но в поединке тебе с ним не справиться, — Твин виновато посмотрела на друга. — Как и каждому из нас, между прочим.
— Да ну, — прыснул Керс. — Ты его переоцениваешь. Шкура у него, конечно, крепкая, да вот кишка тонкая.
О чём с ним спорить? Может и прав насчёт Девятнадцатого, только Харо тоже не особо силён в ближнем. В стрельбе из лука ему нет равных, быть может, во всём Прибрежье, но когда вот так, лоб в лоб, он быстро теряется, не успевает за противником. Слишком концентрируется на лишних деталях. Понятное дело, мальчишки. Отвоёвывают своё место в стае. Так не лучше ли делать это с умом? Чтобы потом не сидеть у Стены.
Порой их очень сложно понять. Например, Слай. Вроде и знает его с младых ногтей, а иногда ходи-гадай, что у того на уме. Или вытягивай по слову чуть ли не клещами, как этим утром.
Нет, поводов для сомнений он никогда не подавал. Как-то уж само вышло, что на смену дружбе пришло что-то более сильное, особенное. Только вот к чему это всё? У них нет будущего, как у любого из Легиона. Глупо дразнить себя несбыточными мечтами, слишком опасный путь в никуда. А они всё равно, со слепым упорством, цепляются за эту мертворожденную любовь, как за последнюю возможность почувствовать себя живыми, коснуться недосягаемого, дозволенного только свободным. Теперь пришло время пожинать плоды. Как будто раньше не знала, что ждёт в итоге. Нет, ну правда, на что надеется?
«Ты лжёшь даже самой себе!»
Какого чёрта! Альтера должна была заглохнуть как минимум до утра.
«Тебе плевать и на своего дружка, и на остальных. Ты просто ничтожная тварь, которая боится одиночества».
Твин зажала уши. Бесполезное решение, голос-то в голове.
«Заткнись! Ты ни черта не понимаешь!» — мысленно закричала она.
«Не понимаю?» — расхохоталась Альтера. — «Да я вижу тебя насквозь! Кстати, в прямом смысле слова».
«Пошла ты!»
Твин замотала головой, прогоняя подальше назойливый голос. Не слушай её, не слушай. Эта дрянь умеет бить по больному. Не обращай внимания, отвлекись на что-то.
Она вытянула из-под койки жестяную коробку, которую Слай стащил у лекаря специально для неё.
— Харо! Гони сюда! — Твин достала пузырёк с чёрной краской и придирчиво рассмотрела иглы.
Кость месмерита идеально подходила для татуировок: заточенные на конце шипы оставались острыми достаточно долго.
Харо сбросил рубаху и вопросительно взглянул на Твин. Придирчиво осмотрев рисунок на груди, она недовольно покачала головой:
— Придётся поправить это безобразие. Готов?
Он кивнул и поудобнее устроился на койке. Твин подожгла масляную лампу, чтобы света было побольше, и умостилась сверху.
Альтера наконец умолкла. Добилась желаемого и, как обычно, свалила. Доводить она мастер. Понять бы ещё, с чего это она такой активной стала.
Иглы оставляли под бледной кожей чёрные точки, которые со временем сливались в линии, а те в свою очередь в замысловатые узоры. Харо стал первым, на ком она испробовала своё творчество и, судя по всему, получалось неплохо. Теперь соратники часто приходили с просьбой изобразить что-нибудь эдакое и со временем её художества носила на себе чуть ли не половина Терсентума.
Сам процесс успокаивал, отвлекал. Она раскрывала себя с каждой линией рисунка, находила что-то новое. Так что можно было смело сказать, что Харо раскрыл её талант. Она долго отказывала набивать на его лице что-либо, но в итоге поддалась на уговоры. Как выяснилось позже, останавливаться на этом он не собирался. За четыре года татуировка разрослось от шеи до кисти правой руки, плавно переходила с плеча на спину и заканчивалась на левом предплечье у самого локтя. Сейчас она кропотливо выводила линии на груди, медленно, не торопясь, заранее продумывая рисунок до мелочей.