Кодзики. Записи о деяниях древности [Свиток 1-й. Мифы]

Тут восемьсот мириад богов, посовещавшись, бога Хая-Сусано-о-но микото заставили тысячу столов заполнить [искупительными дарами][211], а еще [ему] бороду обрезали, ногти на руках и на ногах заставили сорвать[212], и [с Равнины Высокого Неба] изгнали [его] божественным изгнанием[213].

Глава 13.

А еще[214] [бог Суса-но-о] попросил еды у Оо-гэцу-химэ-но ками — Девы-Богини Великой Пищи. Тогда богиня Оо-гэцу-химэ достала [у себя] из носа, изо рта, а также из заднего места разные аппетитные яства, и когда по-всякому их приготовив, поднесла, бог Сусано-о-но микото, эти действия [ее] узрев, подумал, что [она], осквернив [еду], ему подносит, и ту богиню Оо-гэцу-химэ-но ками убил.

И вот то, что в теле убитой богини родилось — в голове шелковичные черви родились, в обоих глазах рис-рассада родился, в обоих ушах просо родилось, в носу фасоль родилась, в тайном месте пшеница родилась, в заднем месте соевые бобы родились[215]. Потому-то Камимусуби-но-ми-оя-но микото[216] — Богиня Божественного Творения — Священная Мать все это подобрала и превратила в семена.

Глава 14.

И вот, изгнанный, [бог Суса-но-о] совершил нисхождение в местность по названию Ториками, у верховьев реки Хи, что в стране Идзумо. В это время спустились по течению той реки хаси[217]. Тут бог Суса-но-о-но микото подумал, что у верховьев реки есть люди, и, разыскивая [их], поднялся [вверх по] реке. Там два человека оказались — старик и старуха, молодую девушку между собой посадив, плакали.

Тогда спросил [бог Суса-но-о]: «Кто вы такие?». И старик тот сказал в ответ: «Я земной бог[218], сын Оо-яма-цуми-но ками. По имени зовусь Асинадзути — Старец, Гладящий Ноги, жена по имени Тэнадзути — Старуха, Гладящая Руки[219], зовется, дочка по имени Кусинада-химэ — Чудесная Дева из Инада зовется», — так сказал. Когда снова спросил: «В чем причина того, что ты плачешь?» — [старик] сказал в ответ: «Моих дочерей — а их, девиц, вначале восемь было[220], Ямата-но ороти — Змей-страшилище Восьмихвостый-Восьмиголовый из Коси, каждый год являясь, проглатывает. Ныне время, когда он должен явиться. Потому плачу», — так сказал. Тогда спросил: «А каков он собой?» — и [старик] сказал в ответ: «Глаза у него, словно красные [плоды] кагати[221], а из тела восемь голов — восемь хвостов выходят. А еще на теле мох и кипарисы с криптомериями растут. А длиной оно долин — на восемь долин, вершин — на восемь вершин простирается[222]. На брюхо его взглянешь — все кровью сочится», — так сказал.

То, что здесь зовется красные [плоды] кагати — [это] нынешний ходзуки[223].

Тогда бог Хая-Суса-но-о-но микото сказал тому старику: «Эту дочь твою не отдашь ли мне?» — когда так сказал, [старик]: «Трепещу [перед тобой], но [твоего] почтенного имени не знаю»[224], — сказал в ответ. Тогда [бог Суса-но-о] изволил сказать в ответ: «Я старший брат[225] Великой Священной Богини Аматэрасу оо-ми-ками. Сейчас только спустился с небес», — так сказал. Тогда боги Асинадзути-Тэнадзути-но ками: «Если так, трепещем [перед тобой]. Почтительно отдадим [тебе дочь]», — сказали. Тогда бог Хая-Суса-но-о-но микото тут же ту девушку превратил в частый гребень[226], в [свою] прическу мидзура [его] воткнул и тем богам Асинадзути-Тэнадзути-но ками сказал: «Вы восьмижды очищенное сакэ сварите[227], а еще кругом ограду возведите, в той ограде восемь ворот откройте, у каждых ворот помост сплетите[228], на каждый тот помост бочонок для сакэ поместите[229], в каждый бочонок того восьмижды очищенного сакэ полным-полно налейте и ждите!» — так сказал.

И вот, когда в точности, как [он] сказал, все подготовили и ждать стали, тот Ямата-но ороти и верно, как сказано было, явился. Тут же и каждый бочонок по голове своей свесил, и то сакэ выпил. Тут [он] опьянел, отвалился, растянулся и впал в сон.

Тогда бог Хая-Суса-но-о-но микото обнажил свой меч в десять пястей, что его опоясывал, и того Змея разрубил-разбросал, так что река Хи кровью вместо воды потекла. И вот, когда [он] его средний хвост разрубил, лезвие меча треснуло. Тогда, в удивление придя, [бог Суса-но-о] обломок своего меча [в хвост] всадил и посмотрел, [а там] Цумугари-но тати — Меч-булат[230] оказался. И вот, [бог Суса-но-о] тот меч взял, за диковинную вещь его посчитал и Великой Священной Богине Аматэрасу-но-оо-ми-ками [об этом] рассказал и [меч] преподнес. Это и есть Кусанаги-но-тати — Меч-булат Кусанаги[231].

211

Тикура-но окидо 千位の置戶 переводим здесь как «тысячу столов заполнить [искупительными дарами]». Кура 位 — столик, подставка, на которую помещают вещи, окидо — это окидокоро — место, помещение, куда кладутся (оку) вещи (по другому толкованию — сами вещи). Подставка (дай 位) может иметь вид ящика (например, для чайных принадлежностей), открытого с четырех сторон, а может быть подставкой для набора гребней, книг и пр. Здесь речь идет, конечно, об искуплении, снятии с себя вины. Подобные искупительные дары выставлялись на специальные подставки (столики), которые, судя по тексту (тикура — «тысяча», «множество подставок»), служили и мерой количества приносимых предметов. Есть и иное толкование: окидо — не просто дары, но хараэцумоно, т. е. предметы, служащие для церемонии очищения. Д. Цугита указывает, что в древности, в случаях, когда преступление, вина были незначительны, очищение производилось без приношений, в случае же тяжкой вины виновного заставляли приносить очищающие предметы и этим снимать с себя «нечистоту» преступления (КС, с. 119).

212

Комментаторы «Кодзики» по-разному истолковывают эпизод с обрезанием бороды и ногтей у Суса-но-о. Этот эпизод толкуется как наложение на него наказания. Д. Цугита полагает, что, сочтя недостаточным принесение искупительных даров, боги наложили на Суса-но-о также и физическое наказание. Такого же мнения придерживался и К. Курано. Однако в своих комментариях к изданию КН (1962 г.) К. Курано говорит, что речь идет здесь о магическом перенесении нечистоты преступления на бороду и ногти, «являющиеся частью тела, чтобы восстановить чистоту всего тела» (КН, с. 83–84). X. Канда и Д. Ота полагают, что вначале обрезание бороды и вырывание ногтей не являлись наказанием, этот акт можно рассматривать как церемонию освобождения от грязи (в ритуальном смысле), но позднее, в процессе передачи мифа, это действие, вероятно, стало истолковываться как наказание.

Заметим, что Суса-но-о заставляют самого вырвать у себя ногти на руках и ногах (тэаси-но цумэ-мо нукасимэтэ…). Возможно, что обычай вырывать у себя ногти сохранялся в Японии еще долгое время, но переосмысленный как знак сильной любви, готовой на жертвы (перенесение сильной физической боли). Ногти — сорванные, отрезанные и отброшенные (кираимоно 棄らひもの — «отброшенный, ненужный предмет») — являлись магическими вещами, а самый акт срывания и отбрасывания ногтей — магическим актом очищения.

213

Камуяраи-яраики переводим здесь как «изгнали божественным изгнанием». Мы видим, что наказание Суса-но-о состояло опять-таки из трех актов (ср. очищение Идзанаги): его заставили принести множество искупительных даров; отрезали бороду и заставили вырвать ногти; изгнали из Такама-но хара. Весь эпизод с сокрытием Аматэрасу и наказанием Суса-но-о насыщен рассказами о богослужениях и входивших в них магических обрядах, осуществлявшихся японцами в глубокой древности, которые и явились источником возникновения этого и других мифов. Д. Цугита сообщает, что во время богослужения в храме Исэ-дзингу, посвященного «возвращению» богини Солнца Аматэрасу, синтоистские священнослужители прежде всего озабочены тем, как заставить петуха прокричать три раза, и во всех храмах во время этой церемонии ставят перед богами священное дерево сакаки, произносят молитвословия норито, исполняют танцы кагура (кагура — ритуальные пляски, идущие из глубокой древности; первым исполнением кагура считается пляска богини Амэ-но-удзумэ-но микото перед гротом). В качестве важного элемента рассматривается также и экстаз, в который приходит жрица, сообщающая после этого (или во время экстаза) волю богов.

Т. Мацумура полагает, что танец Амэ-но-удзумэ-но микото, ее экстаз и обнажение, а также хохот богов являются важнейшими событиями всей церемонии выманивания Аматэрасу из грота, именно они имели магическую способность смягчить гнев богини и заставить ее выйти наружу (НСК, т. 3, с. 66). Что касается топания ногами по перевернутому ушату, то Т. Мацумура проводит здесь параллель с церемонией, называемой тинконсай — «усмирением духов», производящейся при императорском дворе.

Рассматривая ту часть мифа, в которой рассказывается о буйстве Суса-но-о, Т. Мацумура подчеркивает, что нарушения сельскохозяйственных установлений (а преступления Суса-но-о, как мы видим, как раз и заключаются в нанесении вреда возделанным полям) рассматривались в древнем обществе как ритуальные нарушения и наказывались очень строго. Он предполагает, что вначале Суса-но-о не был разрушителем посевов, а, скорее, покровительствовал им, но позднее его роль была кардинально изменена в мифе. Ученый объясняет это тем, что, когда какой-либо бог вводился в другую мифологическую систему, ему приписывалась обратная роль с целью уменьшить его влияние, очернить его, а вместе с ним и то племя, которое ему поклонялось. Так, Суса-но-о, мирный бог рисовых посевов у племени Идзумо, в мифологии Ямато превратился в бога-разрушителя (НСК, т. 3, с. 37 и сл.).

Аматэрасу здесь выступает уже полностью как солнечное божество. Рассказ о ее сокрытии в гроте можно рассматривать как объяснение затмения, а магическая церемония перед гротом направлена на то, чтобы оживить умершее солнце или умилостивить разгневанную Богиню Солнца (НСК, т. 3, с. 46). Рассказы о буйстве Суса-но-о, сокрытии Аматэрасу и изгнании Суса-но-о были вначале независимыми друг от друга отдельными мифами, и лишь потом оказались сплавленными в один общий миф, говорит Мацумура (НСК, т. 3, с. 67).

Серьезное недоумение у комментаторов, начиная с Мотоори Норинага, вызывает известная нелогичность фабулы этого мифа, непоследовательность в действиях Суса-но-о: доказав «чистоту своих намерений» рождением детей женского пола, он тут же начинает буйствовать, т. е. возвращается к прежней злонамеренности, проявившейся ранее в непослушании отцу, богу Идзанаги. И действия его вовсе не шалости или проказы, но серьезные преступления, непростительные с точки зрения древнего сельскохозяйственного общества. По этому поводу высказываются различные предположения, вплоть до возможности ошибки, путаницы в порядке расположения отдельных мифов.

214

Словом мата («еще», «а еще») начинается следующий эпизод в «Кодзики». Ощущается разрыв между этим рассказом и предшествующим ему, окончившимся изгнанием Суса-но-о. Нет связи этого рассказа и с последующим, в то время, как тот, начинаясь со слов «И вот, изгнанный…» хорошо монтируется с мифом, предшествующим этому рассказу. Эпизод с Богиней Пищи оставляет впечатление вставного.

215

Эпизод носит характер культурного мифа, так как речь идет здесь о появлении шелковичных червей и злаков, вошедших затем в обиход людей.

216

Камимусуби-но-ми-оя-но микото — это Камимусуби-но ками, божество, фигурирующее в начальном мифе «Кодзики», одно из первой троицы божеств. Комментаторы связывают его с мифами Идзумо, а не Ямато и рассматривают как божество женского рода. Это предположение основывается на слове ми-оя 御祖, где оя — «предок», «родоначальник» и даже «местное божество» (ДДГ, с. 1608–1609). Такое божество могло, следовательно, пониматься и как предок по мужской линии, и как предок по женской. В мифе об Оо-кунинуси его мать, богиня Сасикуни-вака-химэ, называется ми-оя-но микото (в нашем переводе «Богиня-Священная Мать»). Н.И. Конрад говорит: «…даже в составе первоначальной троицы божеств одно выступает в облике женщины: Камимусуби» [73, с. 10].

217

Хаси 箸 — палочки для еды (из дерева, слоновой кости и др.).

218

Земной бог, т. е. куницуками, в противоположность амацу-ками — небесным богам (см. коммент. 69). Возможно, что куницуками были местные божества, имевшие ограниченное влияние. Поэтому в мифологии «Кодзики» в иерархии богов они заняли второстепенное место, и это их положение всегда подчеркивается в тексте: например, глаголами в прямой речи, а также в речи самого Ясумаро.

Д. Цугита полагает, что куницуками называли племенных вождей, принадлежавших к населению данной местности, ее уроженцев (КС, с. 117).

219

В «Нихонги» фигурируют имена Асинадзути и Тэнадзути, а в одном из вариантов «Нихонги» они рассматриваются как одно божество, с именем Асинадзутэнадзу (Н, т. 1, с. 116).

220

Яотомэ 八稚女 переводим здесь как «восемь девиц», но можно рассматривать его как выражение множества (см. коммент. 95). Число я 八 проходит через весь миф: змей-страшилище именуется ямата-но — «восьмихвостый-восьмиголовый» 八保の, далее фигурируют восемь ворот, восемь помостов, восемь бочонков для сакэ. Поэтому мы сочли более правильным переводить здесь я определенным числом.

221

Акакагати переводим здесь как «красные [плоды] кагати», где кагати записано фонетически. Расшифровывая это слово, комментаторы прибегают к тексту «Нихонги», где оно обозначается идеограммами 赤酸醬. Кагати — старое название растения ходзуки, многолетней травы, «пузырника». Слово кагати во втором значении расшифровывается как синоним хэби, т. е. «змея» (КОД, с. 372).

222

В выражении тани ятани о яо-ни ватаритэ — «долин — на восемь долин, вершин — на восемь вершин простирается» — слова тани («долина») и о 尾 («вершина», «гребень горы») служат как бы счетными словами, а все выражение в целом носит ярко выраженный фольклорный характер — для счета предметов служат сами наименования предметов.

223

Здесь Ясумаро своим примечанием переводит старинное слово современным ему, обозначая его так, как оно обозначено в «Нихонги». Это иероглифическое обозначение растения сохранилось до настоящего времени.

224

Определенные обряды в японской древности требовали называния имени. Прежде всего называли имя при совершении брака.

225

В тексте здесь слово иросэ — «старший брат». В действительности Суса-но-о — младший брат Аматэрасу, но сама Аматэрасу, обращаясь к нему, называла его вага насэ-но микото — «мой старший брат-бог», поэтому и Суса-но-о называет себя так, тем более, что, говоря с земным божеством, сознает свое более высокое положение.

226

Юцуцумагуси 湯津爪櫛 (юцу записано фонетически) переводим здесь как «частый гребень». Слово юцу в «Словаре древней лексики» поясняется как префикс, означающий «священный», «божественный» (КД, с. 1064). По другим толкованиям, это — то же, что ихоцу 五百槨, например, юцукацура (КД, с. 1064). Ихоцу — слово, которое приводится в «Словаре древней лексики», — это «пятьсот зубьев», или «много зубьев», и в таком толковании слово юцуцу следует понимать как «частый» («частый гребень»).

Катацума толкуется в том же словаре как «крепко вырезанные» 堅津間 (КД. с. 726). Однако нам кажется более правильным истолковать слово цума, исходя из иероглифического обозначения его в тексте «Кодзики» 爪 как «зубья». Куси— «общее наименование для всякого предмета, который вставляется (втыкается)» — говорится в «Словаре древней лексики» (КД, с. 726). Отсюда и значение «гребень».

227

Выражение ясиори-но сакэ 八鹽の酒 означает «много раз (восьмижды) выжатое сакэ», т. е. сакэ, которое варят, много раз заново выжимая и снова переваривая, отчего оно становится очень крепким. Это «рафинированное», «очищенное» сакэ (КЗД, с. 709).

228

Ясадзуки-о юи переводим здесь как «помост сплетите», где садзуки (записано фонетически) означает «подстава (помост) из бревен, связанных (переплетенных) веревкой» (КД, с. 461), я — здесь «восемь» («множество»).

229

В тексте здесь сакабунэ 酒船 — деревянный бочонок для сакэ. В «Словаре древней лексики» знак фунэ подменен знаком «чан» 槽 (или «бочонок»), который читается тоже фунэ (КД, с. 448).

230

Цумагари-но тати переводим здесь как «меч-булат». Слово цумагари не расшифровано японскими комментаторами. Мотоори Норинага толкует его как «разрезать (обрезать) острием» (КН, с. 88). Современные комментаторы предположительно отождествляют его со словом дзукари, означающим «способность меча хорошо резать» (Д. Цугита). В «Словаре древней лексики» говорится: «Значение неясно». Истолковывается предположительно как украшающий эпитет к острому мечу (КД, с. 712).

231

Меч, именуемый в «Кодзики» Кусанаги-но тати 草那芸の大力 (наги записано фонетически) — «Большой меч Кусанаги-но тати» — один из важнейших священных предметов, фигурирующих в японских мифах. Это — одна из трех регалий (символов верховной власти), которую вместе с магатама и зеркалом богиня Аматэрасу передает своему потомку, богу Хикохо-но-ниниги-но микото, при его нисхождении на землю. Наименование меча в «Кодзики» вызывает у комментаторов различные предположения: считают, что название его идет от предания о том, что Яматотакэру-но микото во время своего завоевательного похода на восток скосил траву при помощи этого меча (куса-о наидэ). Однако в «Нихонги» есть и другое наименование: хотя в основном тексте меч фигурирует как Кусанаги-но-тати (слово наги здесь обозначается идеографически 薙 — «скашивать», «повергать ниц»), но далее следует примечание составителей, в котором говорится, что в варианте «Нихонги» меч этот назван Амэ-но муракумо-но-цуруги, что можно перевести как «Небесный Меч из Кучащихся Облаков».

Рассказ о действиях бога Суса-но-о в стране Идзумо — спасении им девушки Кусинада-химэ, битве со змеем Ямата-но-ороти, получении чудесного меча Кусанаги-но-тати — открывает новую страницу в мифах «Кодзики». Отсюда начинаются героические и культурные мифы, действие которых происходит уже не в Такама-но хара, а на земле, действия богов непосредственно связаны с жизнью людей, направлены на их пользу, и сами боги выступают здесь как персонифицированные боги, как культурные боги-герои. Прежде всего в героической роли выступает Суса-но-о, с которым происходит очередная метаморфоза: из ослушника воли отца, а затем — бога-разрушителя, уничтожающего земельные сооружения, он превращается в культурного героя страны Идзумо. Д. Цугита указывает, что рассказ о победе Суса-но-о над чудовищем — это самая старая легенда среди японских легенд подобного рода. Он подчеркивает также еще два основных мотива, заключенных в ней: принесение в жертву и появление священного меча.

Ученый раскрывает реальную основу фольклорного образа змея Ямата-но-ороти: в нем нельзя видеть просто воображаемое чудовище. В образе извивающегося змеиного тела отражается извилистое течение реки Хи, проложившей себе путь через горы и долины; растущие на теле змея деревья — это ее лесистые берега. В крови, сочащейся из брюха Ямато-но-ороти, можно усмотреть железистую воду реки Хи, русло которой состоит из железистого песка. Название меча Муракумо-но-тати (Н, т. 1, с. 113) отражает то обстоятельство, что вершина горы Ториками всегда окутана дымкой тумана. Гора Ториками находится в Идзумо, в верховьях реки Хи, именно с ней связывают предание о победе Суса-но-о над змеем и о чудесном мече Муракумо-но-цуруги (КОД, с. 1626). Д. Цугита упоминает также о существовавшем в этой местности обычае каждый год приносить в жертву богу воды девушку, которую бросали в глубокую стремнину реки (КС, с. 131–132). Так же интерпретирует эпизод борьбы Суса-но-о со змеем В.Г. Астон [209, С. 105].