Так сложил.
Тогда та Нунакава-химэ, все еще не открывая дверей, изнутри сложила [ему] песню:
Бог Ятихоко!
Я всего лишь женщина,
Гнущаяся трава.
А моя душа —
Птица в бухте морской.
Пусть еще пока
Я птица ничья[285],
Время пройдет, и я
Птицей стану твоей.
Жизнь свою
Не погуби [второпях]!
Таковы слова,
Вот они, слова
Спешащих-летящих
Ама быстрых гонцов!
Когда солнце уйдет
За зеленые горы,
Явится ночь,
Черная, как ягоды тута[286].
[Тогда] приходи,
Смеясь, как солнце поутру,
Руками, что так белы,
Как жгуты из волокон тута,
Мою молодую грудь,
Нежную, как пушистый снег,
Приласкай!
И, лаская, сплетемся.
Руками, что как жемчуга,
Руками жемчужными,
Обними!
И, протянувшись свободно,
Уснем крепким сном.
Так не взывай любовно
[Ко мне], Бог Ятихоко!
Таковы слова,
Вот они, слова! —
Так сложила. Потому в ту ночь они не соединились, а соединились на следующую ночь.
Глава 21.
Опять жена того бога[287], богиня-императрица Сусэри-бимэ-но микото, сильно возревновала[288]. Потому ее супруг-бог, досадуя [на это], собрался отправиться из Идзумо в страну Ямато и стал снаряжаться.
И вот, взявшись рукой за седло своего коня, ногу занеся в стремя, сложил:
Облачен я весь
В одежды черного цвета,
Черные, что ягоды тута.
Словно морская птица[289],
Глядя себе на грудь,
Ими, как крыльями, хлопаю —
Не годны они!
В волну, что бежит к земле[290],
Бросаю одежды эти.
Облачен я весь
В одежды синего цвета,
Синие, что зимородок.
Словно морская птица,
Глядя себе на грудь,
Ими, как крыльями, хлопаю —
Не годны и они!
В волну, что бежит к земле,
Бросаю одежды эти.
Облачен я весь
В одежды цвета марены,
Что на горах взросла.
Словно морская птица,
Глядя себе на грудь,
Ими, как крыльями, хлопаю —
Эти годятся![291]
Любимая моя!
Богиня-жена моя!
Когда я удалюсь
Со стаей слуг моих,
Сгрудившихся, как птичья стая,
Когда я удалюсь,
Их увлекая в путь,
Как увлекает птицу птица,
Хоть скажешь: «Не заплачу я»,
Заплачешь,
Голову склоня,
Как склонится побег сусуки[292]
На склоне гор,
И плач твой встанет,
Как дымка раннего дождя.
Богиня-жена моя,
Молодая трава![293]
Таковы слова,
Вот они, слова! —
вернуться
В тексте вадори 我鳥 — у нас «птица ничья» (дословно: «своя птица»).
вернуться
В выражении нубатама-но ё-ва — «ночь, черная, как ягоды тута», слово нубатама (иначе убатама) обозначает плоды декоративного растения «белямканда». Переносное значение: «черный, как вороново крыло» (БЯРС, т. 2, с. 353). Название этих плодов является постоянным эпитетом (макура-котоба) к слову ё — «ночь».
вернуться
Под словами «тот бог» имеется в виду Ятихоко, т. е. Оо-кунинуси.
вернуться
На ревнивый характер богини Сусэри-бимэ намекалось в рассказе о Ягами-химэ, засунувшей свое дитя, рожденное от Оо-кунинуси, в развилину дерева и возвратившейся в Инаба из страха перед ревностью Сусэри-бимэ.
вернуться
Речь идет о водоплавающих птицах. Такие птицы, вытянув шею, смотрят на свою грудь. Отсюда слово окицутори (у нас — «морская птица») стало постоянным эпитетом.
вернуться
Хэцунами 邊っ波 переводим как «волны, что бегут к земле», дословно: «прибрежные волны».
вернуться
Бог Ятихоко трижды осматривает свои одежды, и лишь на третий раз оказывается удовлетворен ими, так как мрачные черные и синие одежды не годятся для сватовства.
вернуться
Сусуки — мискант китайский (miscanthus sinensis). — Примеч. ред.
вернуться
Выражение вакагуса-но — «молодая трава» является постоянным эпитетом к таким словам, как «жена», «возлюбленная» и т. п.