Такова здесь древняя графика японского языка. Очевидно, что эта запись предполагала в качестве главной задачи сохранение норито в их первозданном виде, иначе говоря, на японском языке. В норито, имевших культовое значение, ничто не могло меняться в процессе их устной передачи на протяжении веков, когда они сохранялись в памяти жрецов. Точно так же и в тот период, когда с развитием государственности и, очевидно, с угасанием устной традиции возникла необходимость их закрепления, письменный текст должен был зафиксировать священные норито в точности так, как они передавались издревле устно.
Может возникнуть вопрос: почему в тот период, когда норито получали свою последнюю редакцию (приблизительно в X в.), они не были переписаны японской азбукой, уже применявшейся в письменной литературе, а был сохранен сложный способ их передачи при помощи китайских иероглифов?
Вероятно, это было непосредственно связано с характером и значением норито. Японская слоговая азбука кана получила распространение в художественной литературе (причем в основном в так называемой женской литературе — дзёрю бунгаку), и то на сравнительно недолгий срок, с X по XII в. Затем пришлось отказаться от подобного использования азбуки из-за огромной трудности прочтения таких текстов, начиная с того, что трудно было даже разделить всю эту массу фонетических знаков на отдельные слова.
Знаками слоговой азбуки переписывались также буддийские сутры, пришедшие в Японию, но это, по-видимому, диктовалось особой задачей, стоявшей перед буддийскими жрецами, — сделать сутры доступными народу[434]. Что же касается официальных сочинений — всего, что применялось в официальной государственной сфере, то все это по-прежнему писалось по-китайски, иероглифами. Очевидно, не могли быть записаны азбукой и культовые норито. Трудности, возникавшие при записи их китайским письмом, не поколебали эту незыблемую традицию, сложившуюся благодаря высокому престижу камбуна[435] в правящих кругах японского общества.
Иную картину представляет собой первичный текст исторического сочинения «Нихонги» (полное название «Нихонсёки» — «Анналы Японии», 720 г.). Если норито написаны на японском языке, то язык «Нихонги», вне всякого сомнения, китайский. Синтаксис здесь соответствует китайскому синтаксису, и прочесть его по-японски в тот период, когда еще не сложилась так называемая система кунтэн, позволяющая «перевернуть» китайскую фразу на японский лад, представляло бы немалую трудность. Только для записи японских имен, географических названий, а также в текстах песен авторы «Нихонги» применили китайские иероглифы в качестве знаков, обозначающих слоги японских слов.
Мы сознательно остановились в первую очередь на этих двух памятниках: они демонстрируют — и каждый из них в почти чистом виде — два противоположных, можно сказать, полярных способа использования в древних японских текстах китайских иероглифов[436]. Ясна и связь способов использования иероглифов с характером каждого из этих памятников. Молитвословия норито, обращаемые к древним синтоистским богам, родовым богам японцев, исполнявшиеся жрецами громко и при большом скоплении народа, подробно перечислявшие все, о чем просилось у богов, и все, что приносилось им в жертву, — такие молитвословия должны составляться и произноситься по-японски. Другое дело — «Нихонги». Этот памятник с самого начала создавался как произведение письменной литературы. Об этом говорит прежде всего то, что «Нихонги» — одна (первая) из «Шести историй государства» (риккокуси), иначе именовавшихся «Правильными историями» (сэйси), составлявшимися в период VIII–IX вв. в качестве официальных государственных хроник.
«Литературные материалы, имевшие государственное значение (императорские указы, исторические сочинения и пр.), без сомнения, с самых ранних пор писались правильным китайским письмом», — говорит японский исследователь И. Умэдзава [184, с. 21].
Немалое значение имела для «Нихонги» и китайская традиция создания исторических сочинений, и, наконец, рассчитывая на то, что «Нихонги» станет рассказом о величественной истории страны, ее правители могли иметь в виду не только свой народ, но и читателей-китайцев, не знавших в те времена японского языка.
434
В действительности на японский язык буддийские сутры стали переводиться сравнительно поздно. В Японии в описываемый период пользовались их переводами на китайский язык. Однако существовала система записи толкований отдельных частей сутр для мирян, произносимых по-японски. —
435
436
Мы не обращаемся здесь к примеру антологии «Манъёсю», в которой использование иероглифов в качестве слогов японского слова сложилось в так называемую систему