Перед Ясумаро стояла важнейшая задача. Священные мифы и предания, рассказывавшие о богах и первых правителях Японии, будучи объединенными в свод, должны были укрепить власть правящего рода, возведя его генеалогию непосредственно к богам-создателям страны. И, прилагая огромные усилия к тому, чтобы в записи ничего не утерялось из этих мифов и сказаний, уже начавших стираться из людской памяти, Ясумаро создал «необычный» китайский язык, более близкий к японскому, чем древнейшие надписи в храмах, о которых говорилось выше, сделав большой шаг по пути создания японцами собственной письменности.
Сложный способ записи очень скоро сделал тексты первых памятников трудными для чтения и понимания, потребовал их изучения и истолкования. Уже в начале IX в. при императорском дворе стали осуществляться специальные «чтения» по «Нихонги», иначе говоря, диспуты ученых, толковавших и комментировавших текст памятника. Так началась многовековая работа национальных ученых по расшифровке и истолкованию древних памятников, продолжающаяся по сей день[441]. Этой работе современники обязаны научными изданиями «Кодзики», «Нихонги», норито, фудоки, «Манъёсю», содержащими сводный критический текст памятника, комментарий, а также второй, записанный современной графикой текст, о котором мы упоминали вначале.
Этот второй текст — результат расшифровки учеными первичного текста памятника — написан на японском языке современной графикой, т. е. иероглифами в сочетании с азбукой кана. В каждом случае он по своему характеру является отражением того, что представляет собой основной текст памятника в языковом отношении. Так, второй текст «Нихонги» — это перевод с китайского языка на японский, но не на современный (о переводах памятников на современный японский язык, так называемых когояку, осуществляющихся в популярных изданиях, мы здесь не говорим), а на старояпонский, реконструированный учеными язык VIII в. — периода создания «Нихонги».
Второй текст норито — это тоже перевод, но не с одного языка на другой, как в случае с «Нихонги» (мы имеем в виду большую часть текста «Нихонги», записанную, как уже говорилось, на камбуне), а перевод древней — эпохи записи норито — графики в современную. И в этом случае, само собой разумеется, в современной графике представлен старояпонский язык.
Обоими способами пришлось воспользоваться ученым при создании второго текста фудоки[442]. И особую проблему составил второй текст «Кодзики»: прежде всего, свиток 1-й, содержащий рассказы о богах.
Основой создания «Кодзики» послужили, насколько можно судить, два рода материалов. Это тэйки — «династийные записи» и хондзи (или кюдзи) — «исконные слова». Первые из них, несомненно, были записанными материалами, об этом свидетельствует сама идеограмма ки 記 в их названии, означающая «запись». Вторые же не могли являться не чем иным, как теми устными преданиями, что хранили в своей памяти сказители, передавая их из поколения в поколение («искони», «издревле»), по памяти (т. е. «на словах»)[443].
Голос сказителя, звучавший для Ясумаро, в большой мере определил характер записи в «Кодзики», его стиль. Думается, что это должно было стать руководящей нитью и для тех, кто трудился над созданием второго текста памятника, помогало им понять своеобразный характер выражения мысли в нем.
Второй текст «Кодзики» можно, таким образом, определить как реконструкцию не только литературного языка и стиля VIII в., т. е. языка и стиля составителя памятника, Ясумаро, но также в известной мере и как воссоздание идущего из глубокой древности устного сказа[444].
Поиски способов записи древних текстов вели японцев к созданию собственной письменности. Каждый памятник являлся ступенькой на этом пути. Не все «ступеньки» могут быть расположены в точной хронологической последовательности. Так, теряется в глубине веков первая запись молитвословия норито, и мы не можем сказать, какую роль она сыграла в этом процессе. Но все вместе они рассказывают о начале того пути, который прошла японская письменность в процессе своего становления, и в этом также заключается непреходящая ценность древних японских книг.
441
Начиная с «Манъёсю-тюсяку» (Комментарии к «Манъёсю», 1269 г.) в период средневековья и в новое время древние памятники неоднократно издавались заново, с комментариями, последовательно отражавшими достижения японских ученых в изучении древних текстов.
442
К.А. Попов характеризует его как переложение камбунного текста на древне-японский язык [93, с. 9] или как «трансформацию графики древнего японского языка в графику современного языка» [2, с. 13].
444
Черты устного сказа в стиле «Кодзики» — это часть общей проблемы изучения «Кодзики» как литературного памятника, которую мы здесь не рассматриваем.