Путевой фургон, в котором она лежала очередной раз тряхнуло. Это был, наверное,
шеститысячный толчок, так что принцесса продолжала дремать, невольно вспоминая,
чем ее визит обернулся в реальности.
Одни эти разговорчики чего стоили!
— Граф Такой-то сражался на турнире с моим платком на шлеме. Хорошо, что он
упал с лошади, он противный. А кто понесет ваш платок?
Или:
— Дорогая, вы думаете это кружево подходит к ткани рисунку ткани?!
— Вы слышали, у маркизы Какойто новый любовник в полтора раза младше ее
самой! И в два раз младше предыдущего!
Выяснилось, что у фритонского короля Юго Светлого три дочери, все постарше
принцессы, и еще мириад родственников. Пять корпусов огромного дворца были под
завязку забиты ими самими, их вельможами и слугами. И все раздражали! Что это
вообще за тема для разговора — кружева с лепестками или узорчатые?! Принцессу бесило
то, что она не понимала разницы.
И ведь она пыталась как-то соответствовать! Средней дочери короля она как-то
сказала:
— Однажды я спасла жизнь своему другу.
— Ах, как интересно! Расскажите скорее, кто же этот друг?
— Это… — сказала принцесса уже чуя неладное, — наш конюх.
— Да что вы!
— Да. И мне пришлось гнаться за шайкой конокрадов, чтобы вернуть коня,
которого он как бы украл…
— Это так романтично и отважно! Вам, наверное, было страшно?
И только принцесса собралась ответить скромно, но достойно, как эта болотная
кочка пропела:
— Ужасно, когда в королевстве больше некому гоняться за конокрадами!
Или статуи! Нет, конечно, это может быть и красиво, но уж они их понатыкали в
каждом углу. И не то, чтобы принцесса статуй не видела, у одной только
приостановилась и то на мгновение. Статуя изображала мужчину, который руками
разрывал пасть какому-то зверю типа волка. Причем мужчина был почему-то голый.
Весь. И вырезано все было очень рельефно, могучие такие мышцы и все прочее. И вот
стоило принцессе буквально замедлить около этой статуи шаг, тут же в спину спросили:
— Интересуетесь?
Уже поворачиваясь принцесса поняла, что стояла, как чурбан деревенский — с
открытым ртом. Она его конечно тут же захлопнула, но из-за этого отвлеклась и ответа
остроумного придумать не успела. А этот племянник жены брата подруги герцога — или
кто он там? — уже подходит и разглядывает принцессу ровно так, как она сама только что
на статую пялилась.
— Это, — говорит, — Пирос, герой легенд. Думаете, реалистично получилось? — и
тыкает пальцем в статую.
И будто случайно тыкает именно в то место, в которое принцесса старалась и не
смотреть. Она тоже, не вчера родилась, и знает, что там у мужчин и где! Тоже новость!
И все равно стала краснеть, идиотка, и слова все фритонские потеряла. А этот племянник
все пялится и лыбится, селедкин хвост…
Принцесса попыталась перевернуться на другой бок. Тот на котором она лежала,
наверное, уже посинел весь от сплошных ухабов. Пришлось выдергивать из-под себя
подол коричневого шерстяного платья.
Или история с портретом! Пожилой придворный художник нарисовал принцессу.
Такой маленький портрет в половину ее ладони, если считать без пальцев. Портрет
вставили в круглый медальон, весь гравированный узором и с секретом. Если не знать,
что надо одновременно нажать на две завитушки по краям и сместить крышку вверх —
ни за что не откроешь. И принцесса радовалась, потому что портрет вышел
замечательный, очень похожий, с витиеватой надписью вокруг: «Эва Лина принцесса
Арранты». Радовалась, пока не показала его Малиссе, фрейлине младшей дочери
фритонского короля.
— Какая прелесть! — сказала Малисса, — Жалость, что не Фодельон рисовал!
— Кто такой Фодельон?
— Фодельон?! — и Малисса уставилась на принцессу, какбудто увидела капусту
глазами. — Фодельон сейчас самый модный художник!
— А мне нравится! — рявкнула тогда принцесса.
— Ну… — повела плечиком Малисса и глянула на принцессу, как на капусту,
которую кто-то съел. — Конечно!
Можно было подумать, что им всем тут давали уроки по двусмысленным
интонациям, как самой принцессе когда-то давали уроки пения! Если бы это
происходило на языке принцессы, она бы, может, еще подергалась. Но ее знаний было
вдвое меньше, чем было нужно, чтобы острить. Для того, чтобы язвить, нужно было
быть лучше раз в пять.
И эти их бесконечные платья, по сравнению с которыми гардероб принцессы
выглядел как украденный у кухарки. И эти вышитые занавеси! Между ними и гобеленом
с пастушкой и овцами, который висел дома в спальне у принцессы, разница была такая
же, как между гобеленом и мешком из-под зерна. И все их эти плечики, мизинчики,
улыбочки и шепоточки! Тьфу!
Единственной отрадой была Ниса, фрейлина принцессы, которая приехала сюда
вместе с ней. На несколько лет старше самой принцессы Ниса была не только лучшей
подругой, но и щелчком по носу всем этим воображалам. Обладательница точеной
фигуры, белой прозрачной кожи, каскада золотых кудрей и серых глаз, размером с
поднос для фруктов каждый, Ниса могла дать фору любой из них что в платье, что без.
И лучшее, что принцесса видела во дворце — были злобные женские взгляды воткнутые
в спину ее фрейлины. Ха! Когда Ниса была в комнате, все остальные могли привлечь
мужское внимание только пощечиной!
Катастрофа же разразилась на шестой день. Из Арранты прискакал курьер и
сообщил, что у Нисы умер отец, старый граф Деноольд. В этом не было ничего
удивительного, граф был глубоким стариком, но теперь Нисе, как наследнице,
надлежало ехать в графство принимать дела. Вместо нее приехала фрейлина Лавейна,
сухая тетка в возрасте, шестая дочь какого-то барона, у которого не хватало им всем
наследства.
— Не обращай на них внимания, — сказала ей Ниса на прощанье, — просто делай,
что хочется, и все.
Проводив Нису, принцесса заперлась в своей комнате и повалилась на кровать.
Настроение было на уровне горького эля. «Делай, что хочется!» Хотелось того, чего не
дозволяли правила приличия: выцарапать глаза Малиссе, оторвать уши парочке здешних
служанок, которые любили подслушивать, дать кочергой в живот средней дочери
короля, запихать младшую мордой в камин, и порвать этому племяннику пасть, как
Пирос волку. Через некоторое время, принцесса поймала себя на том, что получает
удовольствие, от созерцания кучи оторванных конечностей, вспоротых животов и
насаженных на пики голов. Она вздохнула и признала, что такие зрелища в голове юной
нежной особы — это все же не очень нормально!
Принцесса встала и посмотрела на себя в зеркало, словно хотела убедиться, что
все еще выглядит как смуглая, темноволосая и кареглазая девушка, а не как медведьлюдоед. Зеркало было огромное — высотой с полпринцессы, шириной, почти как она в
плечах и, надо полагать, бесконечно дорогое. Дома в Арранте зеркала были чуть больше,
чем ладонь принцессы, если считать с растопыренными пальцами. В них себя можно
было увидеть только частями. Во фритонском же зеркале, если найти правильную точку,
принцесса могла отразиться целиком.
Там, в тусклой глубине, она увидела фигурку в белом фритонском платье, с ног
до головы украшенную кружевом, с распущенными волосами и в парчовых туфельках.
Туфельках! У нее дома так одевались только куклы. Точнее одна кукла, привезенная ей
собственно из Фритонии. Принцесса отчетливо поняла, что она и сама была здесь чемто вроде куклы, объектом для игр и забавы. В два приема принцесса запустила туфли с
ног по разным углам, натянула сапоги светлой тисненой кожи, схватила из гардеробной
первый попавшийся плащ и ринулась прочь из дворца.