– Ну если так, – сказал Джеральд, – то, кажется, и у тебя есть свой интерес на этом свином выгоне.
– Я прихожу в эту область чистилища, когда хочу, чтобы обо мне забыли.
– А я, в свою очередь, пришел сюда по своей воле в поисках убежища. Должен сказать тебе, Горвендил, что с тех пор, как мы виделись в последний раз, я не часто предавался покою.
Затем Джеральд (не обращая внимания на окружавших его свиней, на вид весьма голодных) рассказал историю своего путешествия. Теперь, когда он говорил с собратом, он мог без ложной скромности рассказать все. Он поведал о том, как он спустился в подводный дворец принцессы Эвашерах, и об оргиях, в которых он принимал участие. С некоторым раскаянием он говорил о любовных забавах, которым он предавался с женами и с тремястами пятьюдесятью с лишним наложницами Глома в отсутствие их мужа и хозяина. С нескрываемым смущением он рассказал о том, как народ Литрейи пытался уговорить его остаться в их храме в качестве племенного бога, потому что жители этой страны нашли его нос более выдающимся, чем нос идола, которому они поклонялись. Он признался в том, что приятно проводил время с влюбленной в него Лисицей. Он чистосердечно признал, что нехорошо поступил с Эварван, когда соблазнил ее, а потом бросил, потому что ее необычайная красота стала напоминать ему прошлое. Он рассказал о том, как королева Фрайдис несколько раз приходила к нему, предлагая различные части своего королевства и себя саму. Он говорил об этом с заметным сожалением, так как не мог отрицать, что после трех-четырех свиданий он в грубой форме отверг бедную, несчастную женщину.
In fine, сказал Джеральд, раз уж всякий мужчина должен честно признаваться в своей слабости, оставаться на Миспекском Болоте было для него небезопасно. Поэтому он скрылся в этом тихом, сером, спокойном месте по собственной воле, чтобы избавиться от множества людей, которые злоупотребили его дружелюбием и доверчивостью...
Когда Джеральд закончил каяться, Горвендил заметил:
– Все ясно. Короче говоря, ты был храбрым малым и большим повесой.
– О нет! Ты превратно истолковал мои слова! Какое ужасное и несправедливое подозрение! Нет, я просто хотел сказать, что даже Светловолосый Ху, Помощник и Хранитель, Возлюбленный Небожителей и Князь Третьей Истины, подвержен соблазнам, когда они возникают слишком часто.
В ответ на это Горвендил только пожал плечами.
– С богом, у которого такое количество титулов, не спорят. Но в любом случае, не теряй надежды, потому что даже после всех этих прискорбных амурных похождений по ту сторону лужи, в которой валяются мои свиньи, тебя ожидает принцесса.
– Но где именно? И как ее зовут? – спросил Джеральд.
– Она ожидает тебя в любом месте, пока ты еще молод...
– Честное слово, Горвендил, так оно и есть, и это страшная правда!
– Так вот, эту принцессу зовут Эвангелина...
– Ох, дружище, да ну тебя...
– И ты полюбишь ее с первого взгляда. Ведь принцесса Эвангелина так прекрасна, что превосходит красотой всех женщин, которых ты когда-либо видел...
– Знаю, – сказал Джеральд. – Ее лицо имеет подобающую форму, везде равномерно окрашено, а сверху его украшает соответствующее количество волос.
– В ее чертах невозможно усмотреть никакого дефекта... – продолжал Горвендил.
– Разумеется, потому что цвета ее глаз прекрасно сочетаются друг с другом, а нос располагается прямо между ними. Под ним находится рот, а еще у нее есть пара ушей.
– In fine, – сказал Горвендил, размахивая руками над головами пасущихся рядом свиней, – принцесса молода, у нее нет никаких физических недостатков, и твой влюбленный взгляд не обнаружит в ней никакого изъяна благодаря той магии, которая воздействует на всех здоровых молодых людей на Миспекском Болоте.
– Ты очень живо описываешь мне женщину, обладающую исключительным и – в этом у меня нет никаких сомнений – неодолимым очарованием. Тем не менее я не могу долее оставаться в месте, где существуют только две истины, и где волшебство этих двух Истин постоянно воздействует на мое юное тело, потому что меня не удовлетворяют боги предместий Антана.
Горвендил ответил:
– Люди нашли себе множество богов. Но эти боги не вечны. Они уходят в Антан и не возвращаются. Остается только один бог и только одна богиня. Они остаются всегда, разве что на время наводя туман на зрение и мышление юных, тем самым охраняя спокойное существование других молодых людей в течение месяца или двух.
– Я неоднократно наблюдал этот эффект, – ответил Джеральд. – Но давай покончим с этим! Сейчас ты, прямо в этом грязном свинарнике, начнешь приводить пространные рассуждения, подтверждающие тот факт, что время беспощадно разрушает любую органическую материю. Потом ты, как я полагаю, подведешь итог всей философии антанских предместий. Возможно, это истинная философия. Тем не менее эта философия – болезненный материализм, который мне, уважающему себя гражданину Соединенных Штатов Америки, не по вкусу. Нет, я лучше буду играть с прекрасной идеей, чем с мыслью, напрочь лишенной привлекательности. Поэтому я предпочитаю думать, что боги и человеческие мечты стремятся к благородной и достойной цели...
Тут Горвендил печально вздохнул.
– Ах, Джеральд, как ты, никогда так и не побывавший в Антане, можешь это утверждать?
– Друг мой, – спокойно ответил Джеральд. – Я слишком мудр, чтобы совершить такой опрометчивый поступок. Нет, я не вошел в обещанное мне королевство. Я разрушил его. Поэтому оно будет существовать, покуда существую я, и оно будет таким, каким я его себе представляю. Я сохраняю за собой привилегию, находясь в таком покаянном настроении, которое порождает самые роскошные фантазии, играть с этой прекрасной идеей...
– Но... – начал было Горвендил.
– Нет, дорогой друг, вы ошибаетесь.
– И все-таки... – сказал Горвендил.
– Да, на первый взгляд, в этом что-то есть, но это на самом деле не затрагивает сути вопроса.
– Я только хотел сказать... – возразил Горвендил.
– Знаю! Я прекрасно понимаю твою мысль. И я признаю, что ты хорошо ее сформулировал. Проблема в том, что принцип, из которого ты исходишь, ошибочен.
– Однако... – сказал Горвендил.
– Да, но не всегда, – заявил Джеральд. – Для поэта единственный способ по достоинству оценить красоту какого-нибудь места состоит в том, чтобы никогда не посещать его. Нет, Горвендил, факты не должны сбивать поэта с толку. Не важно, что говорят факты: все поэты, от Прометея до Юргена, предпочитали играть с прекрасными идеями. Поэтому последовательный поэт всегда разрушает предназначенное ему царство, потому что только так он может превратить его в прекрасную идею. Поэтому для меня, первоклассного поэта, войти в мое королевство было бы непростительной ошибкой. Ведь тогда у меня было бы только одно королевство. Но теперь я могу несколько раз на дню воссоздавать разрушенный город, и с каждым разом он будет становиться все более великолепным. Таким образом, у меня тысячи королевств, одно прекраснее другого. Сегодня Эвашерах будет ждать меня там, среди красот, благовоний и неприкрытой порочности древнего Востока. Завтра сладкоголосое пение пернатоногой Эвадны позовет меня в совершенно другой Антан, который на этот раз будет окруженным морем, небольшим тропическим островом. А послезавтра еще более идиллические картины будут манить меня в пасторальный, написанный в пастельных тонах, гораздо более многолюдный Антан, где будут обитать мечты моей юности, а сладкие губы Эварван сделают его моим персональным раем. В то время как в других обстоятельствах, когда я приду в более схоластическое умонастроение, я буду знать, что в Антане меня ожидает глубокая мудрость и широкая эрудиция Эвайны, вплоть до последнего параграфа. Но чаще всего, Горвендил, я буду вспоминать о другой женщине и о мальчике, в которых не было ничего примечательного, но которые какое-то время, казалось, принадлежали мне. И я буду верить, что эти двое ожидают меня в гораздо более прозаическом Антане; и я буду знать, что никакая магия, как бы она ни превосходила своим могуществом гораздо менее привлекательные мечты моей зрелости, не может дать мне ничего более дорогого... Ведь у меня, Горвендил, было все, что нужно мужчине. Антан не может предложить мне ничего более желанного, чем то, что у меня уже было. И никакая сила не может поколебать мою благодарность за те иллюзии, которые украшали мою жизнь в то время. И здесь, в этой серой стране, где все течет, среди этих твоих свиней, я отчаянно воскликну: «Я счастлив!..»