" Мне кажется, ваша плоть среагировала на мое присутствие", - процитировал он строчку из "Карнавала страсти". - "Думаете о том, как бы оттащить меня в кусты?". Что за пошлость, Марта?
- Героиня была на карнавале, у нее лицо скрыто маской, - насупилась Марта.- Может позволить себе вольности.
- Вольности, но не диалоги портовой девки. Она прямолинейна, как лесоруб, дорвавшийся до борделя. И что это за слово такое: "оттащить"?
- Я не понимаю, ты мой редактор что ли? - возмутилась Марта.
Кент не обратил на ее возмущение ни малейшего внимания.
- И почему у тебя все, абсолютно все мы "сгораем от страсти"? Какое-то проклятое семейство фениксов, а не мужчины и женщины.
- Ну, это уже придирки, - перебила Марта Кента.
Мужчина тяжко вздохнул.
- А бедняга Жаклин? Ты заставила ее месяц плыть на корабле. Переодетой юношей. С "жестоким, закаленным в боях капитаном пиратского судна", который почти сразу раскрыл ее обман, но великодушно помог ей, уступил свою кровать, а сам спал на полу, приносил бадью с водой, чтобы она могла помыться, и "сгорал от страсти, мечтая прикоснуться к ее нежной душистой коже".
Ты сама-то себе веришь, а? Капитан чуть руку себе не отгрыз.
- Лучше бы он себе яйца отгрыз, раз такой кобель, - вызверилась Марта.
Кент пожал плечами.
- Ну а что должен чувствовать здоровый, полноценный, не обремененный моральными принципами пират XVII века, если на расстоянии метра от него каждую ночь спит красотка, а?
- У, все вы мужчины такие. Не обремененные, - проворчала Марта.
- Поклеп и навет, - поднял вверх указательный палец Кент.- И вот еще, Линда просила передать: невозможно бегать от преследователей по лондонским улицам, будучи затянутой в корсет бального платья. Ты сама-то когда последний раз вообще бегала?
- Пошел в жопу, - огрызнулась Марта, задетая за живое. Утренние пробежки были ее мечтой, сурово растоптанной собственной ленью.
- Кстати, раз уж мы заговорили о жопах, - продолжил Кент...
...Исчез он только под утро, когда Марта уже перестала и удивляться, и пугаться, и щипать себя за руку, и воспринимать череду педантично перечисляемых Кентом ляпов.
Одуревшая от ночных событий писательница смогла задремать только часам к двенадцати, и то, вместо спокойного сна ей привиделась фантасмагория, в которой все герои ее романов выстроились в один ряд.
Невозможно белозубые, подтянутые, мускулистые мужчины сурово хмурились, обольстительно улыбались, играли скулами, и были как один похожи на пластмассовых Кенов из магазина игрушек. Мимо проходили обворожительные, словно отлитые из одной формы красавицы. Некоторые застенчиво краснели, другие заправски ругались, третьи чуть что - хватались за оружие у себя на поясе, четвертые - бросали надменные взгляды из-под ресниц.
Одинаковым было одно: эрекция, незамедлительно возникающая у порядком подзадолбавшихся Кенов.
Проснувшись, Марта полежала минутку с открытыми глазами, а потом встала, включила ноутбук, открыла новый файл и написала:
" Новый сюжет. Англия, XIX век. Он - одинок, широкоплеч, отрастил небольшой животик от хорошей , но скучной жизни и по вечерам коротает время за партией шахмат. Не умеет делать комплименты, не терпит капризов, любит смотреть на красивых женщин, но ценит прежде всего хороший характер, отсутствие глупости и чтобы рядом было хорошо. Не умеет угадывать желания, колеблется, сомневается, злится от этих сомнений, хочет сделать что-нибудь геройское, но получается разве что героически отогнать муху от дамы. Она - девица на выданье, строгие родители, первые визиты в дом, под присмотром тетушек, первые случайные касание, волнение, мечты. Не красотка, не дурнушка, живость ума, ограниченная скупостью возможностей его проявления. Есть заблуждения, есть недостатки, есть свои достоинства. По утрам дыхание героев не благоухает фиалками, первый секс случается в порыве страсти, а не после того, как он долго и занудно ее соблазнял, она стесняется, когда ей нужно заняться своим туалетом, а еще у него и у нее есть волосы на ногах, да. И оба потеют. И бывают голодны. И попадают под дождь, и пачкаются, и вообще".
Это, конечно, все равно был любовный роман с массой неточностей, вольностей и допущений, но его герои больше не предавались страсти, прижимаясь спиной к неудобной библиотечной полке или стволу дуба на одиноком берегу руки захолустного поместья. И, кажется, начали походить на живых людей.