Нет, пусть остаётся на совести Джека то, что он неправильно описал Эммелин.
Та девушка, которую рисовал в своём воображении Алекс, была хрупкой, скромной, с хорошими манерами. В этой женщине было что-то необузданное и приводящее в замешательство – никакой томности или уравновешенности. Сейчас она направлялась прямо к нему, очевидно, чтобы броситься в объятия и попросить прощения.
И действительно, что плохого в том, чтобы разок её обнять? Позволить ей засыпать его поцелуями и утешениями, прежде чем вышвырнуть на улицу? Она же, так сказать, его жена.
Но если Алекс думал, что Эммелин беспокоится о нём, то его ожидало разочарование. Не обращая на него никакого внимания, Эммелин пролетела мимо, как пуля из её пистолета.
– Видите, что вы наделали? – Она укоризненно указала пальцем на зияющую дыру в стене. – Посмотрите! Вы имеете хоть малейшее представление о том, сколько стоят эти обои? – Она горестно вздохнула и с сожалением покачала головой. – Вся моя работа пропала. Непоправимо испорчена. Атмосфера этой комнаты полностью утрачена. – Оглядевшись по сторонам, она разразилась потоком слез.
Пропала её работа? Она чуть не снесла ему голову и беспокоится о дурацких обоях?
Подняв свечу выше, Алекс смотрел на самозванку, размышляя, не в сумасшедшем ли доме её нашёл Джек. Нет, она явно пребывала в здравом уме, хотя и была рассержена – как любая жена, которая обнаружила, что испорчена её только что заново декорированная спальня. Седжуик поёжился и напомнил себе, что она ему не жена и что это не её комната.
Затем он снова взглянул на обои. Они были совершенно новыми, как и голубые шторы, и шкаф в углу. Список можно было продолжить, включив в него обстановку, картины и безделушки, изящно украшавшие комнату. Ни одну из этих вещей Алекс никогда раньше не видел. Над камином, где прежде висел строгий портрет одиннадцатого барона, сейчас красовалась прелестная акварель с изображением Седжуик-Эбби – его дивного, любимого дома.
– Что вы сделали с моей спальней? – прогремел он, нарочно подчеркнув слово «моей» отчасти для того, чтобы быть уверенным, что она поняла: это не её комната.
– Разве она не прелестна? – Эммелин похлопала Алекса по груди, и даже сквозь одежду её рука показалась ему тёплой и нежной. – Я знала, вам понравится.
Она отодвинулась от него, вернулась к кровати и набросила поверх ночной сорочки лёгкую кружевную накидку, которая почти не прикрывала тела, а лишь добавляла ему мягкой, женственной игривости.
– Вы ведь не возражаете? Это было такое тоскливое место. Не могу понять, как удавалось прежде хорошо отдыхать здесь по ночам. Вообще-то оно было похоже на мавзолей.
По правде говоря, оттого, что убрали портрет одиннадцатого барона, в комнате стало гораздо светлее. Алекс не мог понять, как его родня исполняла супружеские обязанности в спальне, когда эта суровая личность не спускала с них всевидящего ока. Неудивительно, что на протяжении многих поколений бароны Седжуик женились так неохотно. Но он не знал, нравится ли ему незнакомка, отправившая портрет одного из его предков в чулан.
– Мадам, я хочу, чтобы вас здесь не было, – вернулся Алекс к насущным делам.
– Слишком официально, Седжуик, – сказала она, обходя его, как насторожённая кошка. – Это же я, Эммелин, ваша дорогая жена.
– Мы оба знаем, что это не ваше имя.
– Ах, теперь оно моё. – Она улыбнулась Алексу, скользнув руками по бёдрам. – Позволю предположить, оно великолепно подходит мне, не так ли?
– Вы слишком много себе позволяете.
Резко вытянув руку, он схватил Эммелин за запястье, прежде чем она успела отпрянуть, и потащил к двери, твёрдо намереваясь отправить её собирать вещи – изгнать из дома, из своей жизни.
У Эммелин были другие планы, и она упёрлась пятками в ковёр.
«Новый ковёр», – отметил Алекс.
– Седжуик, что подумают соседи, если вы среди ночи силой выгоните меня на улицу? – Она кивком указала на его руку. – Я не буду молчать.
– Будете, если я заткну вам в рот кляп.
– Вы не посмеете! – прошипела она. – Я ваша жена.
– Считайте это концом нашего брака. – Приподняв бровь, он взглянул на Эммелин.
Она не собиралась так просто уходить и, ухватившись за ручку двери, повисла на ней с цепкостью дикой кошки.
– Чёрт возьми, Седжуик, это не шутка.
– Полностью с вами согласен, – признал он, отпуская Эммелин.
– А теперь, – она выпрямилась и расправила свою накидку, – если вы просто выслушаете меня, я уверена, мы сможем…
Он не желал слышать ничего из того, что она собиралась сказать. Она разрушила его идеальный образ жизни, возможно, растоптала и опозорила его доброе имя и, очень похоже, пробила брешь в семейном состоянии, для устранения которой потребуется несколько поколений – не говоря уже о том, что она сделала с изображением одиннадцатого барона.
Поэтому вместо того, чтобы поддаться её страстной мольбе, он обхватил Эммелин за талию и одним быстрым движением взвалил себе на плечо. Её очаровательный круглый зад оказался у самого лица Алекса, а всё остальное повисло у него за спиной. Её груди прижались к нему, он ощутил крепкий необычный аромат, и его тело непроизвольно прореагировало, требуя не выбрасывать этот щедрый подарок женских прелестей за дверь, а отнести на кровать и добиться исполнения супружеских обязанностей.
К счастью для себя, Алекс не руководствовался чувствами, интересы семьи и долг перед ней всегда шли первыми. Но на этот раз он вынужден был признать, что ясность цели и долг не казались такими очевидными и благородными, как обычно.
– У-уф, грубиян! Отпустите меня! – Эммелин принялась колотить Алекса кулаками по спине.
Она считает его грубым? До этого его никогда не называли грубияном или кем-либо в этом роде. Наслаждаясь своей новой ролью, Седжуик решил продемонстрировать, каким неучтивым может быть, и хорошенько шлёпнул её по заду.
– О-ох! Больно!
– Да, я почувствовал то же, когда увидел счета и всё, что вы сотворили с моей жизнью.
– Это не даёт вам права жестоко обращаться со мной, – недовольно заметила она.
– Мадам, я просто вынесу вас из дома.
– Вы не посмеете…
Его ответом стал ещё один шлепок. Теперь, когда он избрал путь грубости и жестокости, Алекс находил его исключительно целесообразным. Он начал спускаться по лестнице, не отводя взгляда от входной двери, и решил, что бросит её в экипаж и велит Генри ехать в самую дальнюю часть Севен-Дайлз и оставить её там среди подобных ей. Вероятно, найдётся целый квартал очаровательных напудренных мегер, готовых ей посочувствовать.
– Так нельзя. Я ваша жена.
– Сомневаюсь, что суд признает это, – отозвался Алекс. Ему предстояло пройти ещё три ступеньки, потом пересечь холл, дойти до экипажа – и её больше не будет.
А после этого он найдёт Джека и убьёт его.
– Итак, самое время объяснить все самому себе, правда? – посоветовала она. – Вы не можете доказать, что я – не Эммелин Денфорд.
В одном он не мог отказать ей – она обладала мужеством. И она была права: он не мог бы обратиться к властям. Но это не означало, что он собирался безучастно наблюдать, как она продолжает заваливать его счетами и выставляет себя напоказ обществу. Нет, единственный способ положить конец этому представлению – избавиться от Эммелин. А последствиями он займётся потом.
Несмотря на то что этот план казался самым лучшим при данных обстоятельствах, когда сапог Алекса коснулся мраморного пола холла, все надежды на быстрый успех исчезли без следа. Входная дверь отворилась, и вместо Генри, который должен был прийти и осведомиться о его дальнейших пожеланиях, Алекс, к своему ужасу, увидел кузена Хьюберта Денфорда и его жену, леди Лилит, стоявших при виде непристойной картины с разинутыми ртами.
«Только не Хьюберт!» – чуть не застонал Алекс. Почему из всех его родственников именно Хьюберт и леди Лилит должны были прибыть как раз в такой момент?! От его остальных жадных кузенов и расточительных родственников можно было легко откупиться, но только не от Хьюберта.