Филиппа свернуло судорогой; колба разбилась в сжатой от дикой боли руке, рассекая осколками тонкую кожу, а мучительный вой обернулся захлебывающимся криком. Но изменения не заставили себя ждать – под влиянием сильнодействующей алхимии, тело начало вновь вспоминать, каково быть живым. Отступала смертельная бледность, набирали силу мышцы, а сердце вновь принималось прокачивать кровь.
Чувствуя жжение на коже, Фил резким движением стряхнул налипшую мерзость, но на иное уже не хватило сил. На какое-то время он так и замер, скрюченным, с волнением и болью прислушиваясь к стуку собственного сердца.
Иные ритуалы воистину неприятны в той мере, чтобы заставить их провести кому-то еще.
Фил уселся увереннее, привалившись спиной и принялся осторожно нащупывать осколки стекла колбы, вцепившиеся в плоть ладони. Глаза его были закрыты – в темноте от естественного зрения не было особого толку. Завтра, с утра, предстояло прийти новой боли – пусть и куда как менее болезненной, чем собственная смерть. Но столь же губительной для души – пронеслась горькая усмешка.
Дед прекрасно знал, как узнать природу божества. Но вся мерзость ритуала вовсе не в боли – а в той отметине, что остается на том, кто проведет ритуал. Боль – последствия изменения сути, а не ее первопричина.
В этом отличие света от тьмы – можно сколько угодно рассуждать о природе души, но стоит ее коснуться, как костер под ногами разведут вчерашние коллеги, констатируя метку тьмы на белоснежном полотне чистоты и веры. Не им сомневаться в созданном Творцом, не им пытаться вмешаться и изменить совершенное – но ежели кто попытается…
Словно красильщики, замешивающие едкую алхимию в огромных чанах, чтобы пропитать ею полотна ткани – не остаться им с чистыми руками, стоит отойти от теории хотя бы на полшага.
Хотя в теории они сильны – коснулось воспоминание, вызвавшее новую усмешку поверх гримасы, когда Фил принялся медленно тянуть из ладони длинный, тонкий и острый осколок, опасаясь поломать и оставить в ране.
Воспоминания – они хорошо умеют отвлекать, если наполнены болью не меньшей…
..Свет факелов за их спинами создавал глубокую тень под капюшонами. Руки, сцепленные меж собой, скрывались в широких рукавах. Бесформенные плащи не давали даже близко представить облик тех, кто был в праве решать – дадут ему приют или укажут на дверь, тогда, десяток лет назад. Казалось, будто бы не люди стояли перед ним, не смертные из плоти и крови, а нечто иное, с той стороны границы жизни. Трое молчали, замерев бездвижно, словно статуи, словно часть этого места, и если уйти и вернуться через годы – так же будут запирать проход три темно-серых силуэта на фоне живого огня.
В том месте не было магии, что-то под фундаментом древней постройки в мгновение сжирало все магическое из воздуха, огня, камня и воды, высасывало природную силу человека, делая даже архимага простым человеком. В подземельях Обители бросали осужденных чародеев, полагая это самой страшной карой. Без дара, без силы, что даровала долгую молодость и отменное здоровье, на скудном пайке, в холодных и сырых застенках преступники угасали за считанные годы.
Филипп Анси пришел в Обитель добровольно. Щедрые дары в обмен на скромную келью послушника и безопасность – таково было предложение юноши безликим настоятелям. Он тогда зашел слишком далеко в познании, и кое-кто из тех, кто подсовывал под руку книги в Темной башне, всерьез обеспокоился – Фил целенаправленно искал на стеллажах совсем не то, что было нужно безликим манипуляторам. Там желали перехода от базовой теории к практике – ритуальным жертвам и вербовке сторонников; организации схронов с оружием и подкупе чиновников, подготовке диверсий и идеологической основы будущих мятежей в провинциях. А Фил нуждался во времени, чтобы структурировать теорию, щедро изложенных в редчайших трудах, и он не знал иного места, где его не достанет Тьма.
По иронии судьбы, его достал Свет. Его приняли в Обитель – но не паломником, как сотни иных, взявших обет или просто не дружащих с головой. Как оказалось, на него с порога смотрели, как на инструмент, раскусив тщательно скрываемый отпечаток тьмы глубоко внутри. Хотя, вряд ли в полной мере определили его природу – иначе не миновать костра даже потомку великого Анси. Они полагали, что мальчишка заигрывал с тьмой, осознал содеянное, ужаснулся и пришел замолить грехи. Но делу Света был не нужен еще один праведник среди тысяч и тысяч. А вот средство познать Тьму и проверить иные теоретические и запретные практики – в нем Свет Обители нуждался гораздо серьезней. Тем более, что паренек ничего не поймет, а даже если сохранит разум – то никому не признается, особенно будучи родственником Великого Молчуна, который огнем выжигал провинции и за меньшую ересь. Так думали в Обители, с удовольствием принимая на порог скальпель, удерживая который в своих руках они намеревались научиться вырезать Тьму и иные несовершенства из души.