Бурунов закончил, тряхнул локонами и вопросительно посмотрел на Надю.
А Надя думала о своем, сокровенном. Опомнившись, сказала:
— Как странно, вы еще такой молодой, а слагаете стихи о возвращении молодости, словно утратили ее.
— Это перевоплощение поэта, — скромно заключил Бурунов.
— А вот мой папа, может быть, на самом деле вернется молодым, а нас с вами через тысячелетие и помнить никто не будет.
— Печальное заблуждение века! Былого, разумеется, — к радости Нади прорвало Бурунова. — Еще профессор Дингль задавал сторонникам Эйнштейна, зло высмеивая их, каверзный вопрос. Как может получиться такое? Два брата-близнеца разлетаются в космосе до световой скорости, один на космическом корабле, стартовавшем с Земли, другой — на земном шаре, который, по Эйнштейну, движется относительно космолета точно с такой же скоростью и может тоже считаться космическим кораблем. Каждый из этих во всем равноправных космических путешественников вправе считать себя достигшим световой скорости, когда время его остановилось, сохраняя его молодость, а брата своего безнадежно стареющим. Не значит ли это, что братья, встретясь вновь, одинаково повзрослеют и поймут всю абсурдность теории относительности и «парадокса времени».
— Подождите! — обрадовалась Надя, что профессор Бурунов все-таки попался в ее трижды заброшенную сеть. — Насколько я знаю, Дингля опровергали утверждением, что брат на Земле летит равномерно, а брат на корабле — то ускоряясь, то замедляясь. Равномерные и ускоренные движения нельзя сопоставлять по теории относительности.
— Чепуха! Формальный ответ. А я докажу, что если верить теории относительности, то после разгона корабля до световой скорости время на нем якобы остановится, а на Земле будут лететь тысячелетия. В полете требуется только год разгона с земным ускорением, год торможения с той же интенсивностью у другой планеты. И повторение маневра при возвращении. Наш космонавт только четыре года будет находиться в ускоренном движении, а тысячу земных лет он будет лететь с одной и той же световой скоростью, так же равномерно, как и земной шар. Так что извольте применить формулы теории относительности и к рассматриваемому случаю, без всяких отговорок, чтобы прийти в конечном счете к абсурду, ибо каждый из братьев будет настаивать, что он остался юным, а его брат и сверстник — давно забытым тысячелетие назад предком. Притом оба будут правы, поскольку никакого «парадокса времени» нет и каждый из них повзрослеет лишь на четыре года!
Неожиданно Надя бросилась к Бурунову:
— Константин Петрович, милый! Позвольте, я вас поцелую!
Бурунов, который о таком мог лишь мечтать, оторопел.
Поистине сердце девушки — загадка! При такой поэтической внешности для ее эмоционального взрыва, оказывается, требовались не стихи, а абстрактные рассуждения.
— Это то, именно то, что я знала, в чем сомневалась и что хотела услышать! — задыхаясь, говорила Надя, поцеловав Бурунова в обе щеки. — Теперь ответьте на последний вопрос. Хорошо?
— Хотел бы, чтобы мой ответ удовлетворил вас.
— Скажите, Константин Петрович, вот вы, так уверенный в отсутствии «парадокса времени», вы… вы решились бы на полет с субсветовой скоростью?
— Вы обезоруживаете меня. Но я хочу, чтобы вы оценили мою искренность, которая могла бы сказаться не только в этом ответе, но и в другом признании, о чем вы могли бы догадаться.
— Да, я хочу, чтобы вы искренне сказали бы мне все…
— О, тогда позвольте поцеловать вашу руку в знак всех владеющих мною чувств…
Надя протянула Бурунову руку. Все-таки он вооружил ее.
Бурунов галантно склонился, запечатлевая, пожалуй, несколько затянувшийся поцелуй.
— Браво, браво! — послышался звонкий женский голос с другой стороны полянки. — Вот где я нашла эту воркующую парочку!
Бурунов невольно отшатнулся от Нади, сделав вид, что он разглядывает свисающую с дуба ветку.
— Эй, Звездочка! — крикнула Надя. — Не хочешь ли принять участие в нашем ворковании? У нас тут с профессором расхождение во мнениях.