А она, Надя, вместо рысака выбирает себе скутер, чтобы попутно насладиться еще и скоростью (ведь по Гоголю любят русские быструю езду!). Разве похожа она на своего кумира, которая без колебаний оставила уже не фиктивного, а дорогого ее сердцу мужа и дочь, чтобы занять предложенную ей профессорскую кафедру математики в Стокгольмском университете? И когда Ковалевский, запутавшись в далеких от ученого коммерческих делах, погиб, то Софья Ковалевская нашла в ту пору в себе силы завершить сенсационную работу о вращении твердого тела вокруг точки, заслужив премию Парижской академии наук! А Надя? А Надя все свои познания математики способна посвятить лишь своей готовности ждать Никиту все четыре года, что и сообщит ему, едва его увидит!
Так, внутренне коря себя за противоречивость своих стремлений и поступков, Надя вышла на берег в белоснежной тунике и уж совсем не в духе своей высоконаучной предшественницы выдерживала еще и «олимпийский стиль», собрав свои золотые (это по словам Никиты!) волосы в греческий узел на затылке, в расчете еще раз услышать от него, что, глядя на нее, он не прочь стать язычником. Не выйдет из Нади истинного математика! Не выйдет!
Однако выбор Надей скутера отражал, пожалуй, не только ее личный вкус, но и дух эпохи, в которой она жила. Такие же скутеры, в наземном варианте маходы с раскручивающимся маховиком, вместе с электромобилями, заряжавшимися током от далеких «энергостанций океанской волны», вздымаемой неутомимыми ветрами, истинными сынами Солнца, сменили кишевшие на улицах всех городов табуны смрадных машин, пожиравших бесценное ископаемое горючее и отравлявших к тому же воздух, сменили точно так же, как в свое время еще одно столетие назад эти машины вытеснили с улиц современных Софье Ковалевской лихачей, мчавших в легких санках на рысаках важных господ в бобровых шапках, дам под вуалями или офицеров в папахах с кокардами.
Картина родниково-чистой реки с полезным для здоровья и удобным транспортом отражала и новое существо сухопутных артерий города новых столетий.
И девушка этих новых столетий, тщетно мечтавшая походить на свою давнюю предшественницу, вышла на берег, рядясь в очаровательный, но «древний» наряд богинь Олимпа, ожидая появления своего земного Героя новых времен, которого готова ждать четыре долгих года!
Что бы сказала на это Софья Ковалевская?
Впрочем, ждать не четыре года, а всего сорок минут опоздавшего Никиту Наде оказалось не под силу! Возмущенная, она раздраженно села в скутер, чтобы умчаться при появлении Вязова, издали «сделав ему ручкой».
Но на беду маховик пел на низкой ноте, сигнализируя, что запас энергии иссяк. Наде пришлось снова работать педалями, чтобы быть готовой к своему назидательному бегству.
По меньшей мере полчаса она нетерпеливо раскручивала маховик. За это время с чисто «женской логикой», едва ли схожей с математической, она успела оправдать провинившегося Никиту. Очевидно, он не просто опоздал, а решил уберечь ее от сближающих их встреч и возможной «тысячелетней» разлуки из-за проклятого «парадокса времени», ведь Никита сам когда-то сказал, что метеорит мог лететь с субсветовой скоростью, когда время на нем стояло, а на Земле мелькали столетия. Он благородно отказался от счастья, чтобы уберечь Надю от горя.
«До чего же глупый! А еще звездолетчик!» — мысленно воскликнула она. Вот когда ее служение математике поможет ей показать на основе дедушкиных работ, что никакого «парадокса времени» нет! Правда, это получалось не совсем по Софье Ковалевской, та отказывалась от личного счастья во имя науки, а Надя Крылова собиралась с помощью науки добыть свое счастье, ну да пусть это простится ей! Такова уж она была, непохожая на Софью Ковалевскую. Ей не новую теорию требовалось создать, а опровергнуть старую, отжившую!
На всякий случай, подождав еще немного, она на тихом ходу поплыла обратно к водной станции.
Никита так и не показался на пляже, потому что к этому времени его уже не было на Земле.
А еще утром он с особой тщательностью занимался своим туалетом, старательно расчесывал светлые, непослушные, спадающие, как у всех, на плечи волосы.
Это не ускользнуло от его матери, Елены Михайловны, женщины чуткой и мудрой, воспитавшей сына без рано погибшего мужа-летчика, Сергея Джандарканова, профессию которого унаследовал Никита. Худая и высокая, неторопливая в словах и движениях, она, обо всем догадавшись и как бы продолжая разговор, спросила: