И профессор Бурунов, чрезвычайно довольный самим собой, гордо сошел с трибуны.
В зале ощущалось некоторое замешательство.
Недоумение овладело людьми и у многих видеоэкранов.
— Как же все это понимать, дорогая моя Надюша, наделавшая такой переполох в храме науки? — спросила Елена Михайловна, чуть сузив улыбающиеся, но прячущие тревогу глаза.
— Я не верю Пи. Просто Константин Петрович воспользовался его фокусами в своих целях. А Пи может все что угодно подсчитать и решить. И в любом плане. У этих электронных мудрецов, как мне кажется, намечается переход от «электронной мудрости» к «биолазерной перемудрости».
— Значит, его стихотворные расшифровки неверны?
— Конечно! Никогда машина не сравняется с человеком, потому что в состоянии лишь отсчитывать по указке варианты, и никогда не поднимется до интуиции ученого, поэта, влюбленного человека, наконец! Компьютер может «думать», но не «придумывать»! «Гадать», перебирая все возможности, но не отгадывать с ходу! Только человек, а не Пи и ему подобные, способен вообразить и крикнуть «Эврика!» — «Нашел!».
— Слушая вас, Наденька, я глубоко понимаю своего Никиту. И все-таки что же теперь будет?
— Ах, если бы я знала! — воскликнула Надя. — Я взяла с него слово не улетать в безвременье, но улетать надо, ведь правда, надо? — И Надя подняла на Елену Михайловну снова влажные глаза.
— Не знаю. Мне он такого слова не давал.
Юпитер, то есть президент Объединенной Академии наук, сразу после выступления профессора Бурунова объявил перерыв в заседании президиума.
В кулуарах разгорелись страсти.
— Извините меня, коллега, но теории не могут приниматься или отвергаться по мановению руки с учетом одного факта. В основе научных выводов должна лежать статистика. Нужна длительная, вдумчивая работа.
— Трудно согласиться с вами, имея в виду создавшуюся ситуацию. К сожалению, время не ждет.
— Для фундаментальной науки сиюминутные доводы не могут иметь значения.
— И вы не одобряете мужественный поступок академика Зернова?
— В благородстве ему никто не откажет…
— Но? Вы, кажется, не договорили?
— Я договорю с трибуны президиума.
— Нет-нет! — вступил еще один голос. — Что ни говорите, а интуиция — главный двигатель научного прогресса!
— А что такое интуиция? Это объективная реальность? Ее можно исследовать, пощупать, определить?
— Это веха мысли летящей!
— Красиво, но убедительно ли?
— Так лететь звездолету спасать терпящих бедствие или не лететь?
— Даже по теории абсолютности ему следовало лететь.
— А в соответствии с теорией относительности не лететь, а улетать навсегда. Как же быть?
— А вы посмотрите вон туда. Там стоят трое звездолетчиков. Едва ли у них стоит так вопрос. Они все равно улетят.
Поодаль действительно стояли Бережной, Вязов и кажущийся рядом с двумя великанами мальчиком американский космолетчик Генри Гри.
Он говорил тенорком своему командиру и другу-штурману:
— Обязан признаться. Выступление мистера Бурунова позволило мне легче дышать.
— Это с чего же? — осведомился Бережной.
— Четыре года! Гарантированные нам четыре года спасательного рейса — вот что я желал иметь в виду.