— Леди Виржиния?
Горячие пальцы осторожно коснулись моей руки, и я медленно, как будто очарованная, обернулась.
— Все в порядке?
Лицо Лайзо — бледное пятно среди теней. Даже на человека не похоже — скорее, на призрак.
— Да, — отвела я взгляд. — Не могли бы вы идти впереди и показывать дорогу? Я не слишком хорошо вижу в темноте.
Кажется, Лайзо улыбнулся.
— Тогда лучше сделаем так. Позвольте вашу ладонь, леди Виржиния?
И, не дожидаясь разрешения, он крепко сжал мои пальцы — и потянул меня вниз по улице, за угол. Запоздало я сообразила, что лучше было бы выходить не через главный вход, а через черный, но было уже поздно. Хлюпала под ногами вода, ветер налетал порывами — еще чуть-чуть, и опять сорвется с неба сплошным потоком яростный летний ливень. Туфли оскальзывались на мостовой, но отчего-то не страшно было упасть — словно я превратилась в куклу на верёвочках в руках умелого мастера.
Тяжелая, крупная капля ударила по плечу. Еще одна — по широким полям шляпки, потом — по спине, снова по шляпке и по плечам… Но прежде чем отдельные капли превратились в ливень, мы успели спрятаться в автомобиле. И только тогда накрыло — как сплошной стеной. Наверное, с четверть часа ни я, ни Лайзо не шевелились и сохраняли молчание. А потом он предложил тихо:
— Возвращаемся домой?
— Да.
Уж не знаю, что мог разглядеть Лайзо за пеленой дождя, но мы добрались без происшествий и достаточно быстро. Я ненадолго осталась в машине, пока он ходил за зонтом. Потом — вежливое прощание, и Лайзо отправился развозить по домам Георга и Эллиса.
Вот и все.
Несмотря на страшную усталость, я настояла на горячей ванне и кружке теплого молока с ванилью на ночь. Все равно завтра можно будет встать попозже — так почему бы и не потянуть время? Одним словом, в спальню я попала уже около двух часов пополуночи. После ванны воздух в комнате мне показался прохладным и свежим. Окна были распахнуты настежь; дождь уже закончился, и тучи начали расходиться. На всякий случай я прикрыла ставни, потом, не торопясь, подошла к кровати, откинула одеяло и только собралась лечь, как заметила на простынях что-то странное. Серо-коричневый… порошок? Или… измельченные листья?
Я наклонилась и размяла щепоть между пальцами. Запах был слабым, но очень знакомым. Вишневый табак. Бабушкин.
Странно.
Впрочем, так или иначе, но на грязной постели я спать не собиралась. Магда еще не легла, и поэтому на звон колокольчика откликнулась быстро.
— Что случилось-то, леди Виржиния? Принести что-нибудь? — бодрая скороговорка Магды только усугубляла раздражение.
— Нет, скорее, унести, — я обличительно ткнула пальцем в простыни. — Тут грязь. Магда, будьте любезны, перестелите мне постель. И перину перетряхните, если не сложно.
— Ох, простите меня, слепую курицу! — так искренне огорчилась горничная, что мне даже стало немного стыдно. — Мусор-то, видать, насыпался, а я и не заметила…
— Ничего страшного, — улыбнулась я через силу. — Просто уберите это, вот и все.
Но на этом «грязные» сюрпризы не закончились. Когда Магда сняла с кровати перину, чтобы ее встряхнуть, то на пол выпала какая-то странная ветка. Я бы и не обратила внимания, если бы не изумленное восклицание служанки:
— Святая Генриетта, а что ж тут ведьмин узел делает?
— Какой-какой узел? — насторожилась я.
— Да ведьмин, — смутилась Магда. — Вы, леди Виржиния, ничего такого в голову не берите, у меня язык болтливый. Вот слышали вы про ведьмино помело? Ну, это коли ветки на дереве от ствола растут в одном месте, да густо-густо так, или на одной веточке сразу много прутиков. Ну, а ведьмин узел — это ежели лоза виноградная или, к примеру, прут ивовый навроде вот такого сам собой в узел завяжется. Ну, садовник наш вроде как говорит, что это болезнь такая, вот.
— Отвратительно, — скривилась я. — Магда, будьте добры, бросьте потом эту больную ветку в печь на кухне… Нет, сожгите ее в печи прямо сейчас! Чтобы духу этой пакости в моем доме не было. И думать не хочу, как она туда попала.
Лицо у Магды сделалось задумчивым.
— Коли попала, так ее положил кто-то. А чтоб положить, надобно было в вашу спальню пройти, — глубокомысленно изрекла она наконец. — Вы, леди Виржиния, токмо не волнуйтесь. Я прикажу Тому, ну, помощнику садовникову, чтоб он за домом-то приглядывал. Видно, кто-то из своих пошутить захотел, да только такие шутки не к добру, — покачала она головой.
— Отчего же?
— Да поговаривают, порчу такой штукой навести можно.
— Глупости, — фыркнула я, однако настроение испортилось окончательно. Возник даже большой соблазн перебраться на ночь в другую комнату, но усталость взяла свое.
Я и не заметила, как уснула.
Небо напоминает перевернутую чашу из прозрачного черно-синего стекла. Луна — серебряная монета на донце чаши; свет заливает комнату как молоко, ложится неровными белесыми пятнами на ковры, на одеяла, на вышитый край наволочки и щекочет мне щеки.
Леди Милдред в тяжелом бархатном платье с юбками «в пол» стоит у подоконника и покачивает в пальцах тяжелую трубку, и профиль на фоне лунного диска четкий, как на старинной камее.
— Боже правый, каков наглец… — бормочет бабушка. — Прямо у меня под носом покушается на единственную внучку… Я ему устрою, будет знать, как связываться с Валтерами!
Последняя часть фразы звучит уже в полный голос, и я испуганно подскакиваю на кровати, сжимая в руках край одеяла.
Бабушка оборачивается ко мне, и лицо ее превращается в темное пятно.
— Спи, Гинни. Спи и ничего не бойся, — мягко говорит она и отворачивается. Бледные пальцы подносят курительную трубку к лунному лучу, и в ней словно искорка вспыхивает. Почти сразу же из трубки начинает подниматься тоненький серебристый дымок. Постепенно он становится все гуще и гуще, как заварной крем. Леди Милдред выжидает с минуту, а затем подносит мундштук к губам и с удовольствием вдыхает ароматный дым. — Спи спокойно, Гинни. А с ним я разберусь сама.
Верить бабушке — это привычка, не исчезнувшая даже после ее смерти. И поэтому я не спорю попусту, а закрываю глаза.
И сплю.
Утро прошло в рутинных делах и хлопотах — счета, деловые письма, несколько жалоб от арендаторов, отчеты с фабрики и прочее, прочее, уже давно набившее оскомину. О ночном происшествии я старалась не вспоминать, хотя меня так и тянуло спросить у Магды, сожгла ли она злополучную ветку. Ближе к полудню пришли от мистера Спенсера расходные ведомости по вчерашнему вечеру, и о мистике на время пришлось позабыть. Траты выходили порядочные… Но огорчаться я не спешила. Во-первых, на званые обеды и ужины, а также балы и тому подобные мероприятия в зимний сезон аристократы обычно спускали гораздо больше. Во-вторых, основной доход я получала все-таки не от кофейни, а от земель и от фабрики. В-третьих…
Впрочем, хватает и двух причин.
Едва я покончила с отчетами, как вошла Магда и сообщила, что курьер принес объемистый конверт. Обратного адреса не было.
— А никакой карточки не прилагалось?
— Нет, леди, — жизнерадостно отозвалась Магда.
Я вздохнула, поколебалась — и вскрыла конверт.
Внутри оказались газетные вырезки — много, очень много.
Похоже, Луи ла Рон выполнил свое обещание.
— Хорошие новости, леди? — поинтересовалась Магда.
— Очень, — я улыбнулась. — Да, кстати, скажите мистеру Маноле, чтобы через полчаса автомобиль был готов. Нужно присмотреть за тем, как приводят в порядок кофейню.
— Будет сделано, леди Виржиния, — она вдруг нахмурилась. — Только, это, мистер Маноле-то приболел, верно. Я его утречком видала, так он к гаражам шел, и, доложу вам, бледный был и замученный, словно всю ночь не спамши.
— Неудивительно, — я пожала плечами. — Все-таки вчера ему пришлось развозить людей после того, как он уже доставил меня домой. Но если мистер Маноле действительно болен, пусть возьмет выходной. Сегодня у меня много свободного времени и ни одной деловой встречи, а до кофейни я могу прогуляться и пешком. Так и передайте ему, Магда.