А сейчас… сейчас я говорю о поцелуях, но думаю вовсе не о пышно завитых седых волосах сэра Иствина. Что-то ускользает от моего разума, но бабушка — если это и вправду она — смотрит на меня и понимает, кажется, абсолютно все, даже то, что я сама не знаю. Губы ее недовольно поджимаются. Темные пятна на месте глаз становятся еще чернее.
— Поклонники… У тебя всегда будут поклонники, Гинни. Но тебе придется хорошенько подумать, чтобы различить тех, кому нужна графиня, наследница состояния — и тех, кто видит перед собою лишь Виржинию-Энн. Лжецы так сладко поют, Гинни…
На меня накатывают смутные воспоминания, полуоформленные образы — колдовская зелень глаз, взгляд прямой и открытый, улыбчивые губы, мимолетное прикосновение горячих пальцев к лицу.
— Лжецы?
— Иногда и отраву наливают в сверкающие сосуды. Пригубишь — и окажешься во власти злого рока. Гинни, Гинни, как уберечь тебя? Что сказать и сделать?
Речи Милдред становятся все неразборчивей. Теперь уже все ее лицо — сплошное туманное пятно, из которого льются слова. Мне жутко смотреть на нее, и я отворачиваюсь. По коже пробегает волна мурашек, и почти тут же сырой ветер захлестывает меня порывом, будто бьет наотмашь рукавом по лицу. Я щурюсь. Слезы холодят уголки глаз.
Восточный край неба клубится густой черной пеленой с ярко-белыми, тонкими отсверками молний. Это тоже жутко… но далеко. Можно пока смотреть.
— Гроза идет, — ровно произносит леди Милдред.
Это сон. Просто сон. Но он оказывается вещим.
Все четыре следующих дня шел проливной дождь; Бромли выстыл, как бедняцкая каморка, где сырые сквозняки уныло гуляют между каменных стен. Вечером с Эйвона выползали белесоватые клубы тумана и пышной шапкой укрывали город. К полудню тусклое солнце немного рассеивало густую пелену, и можно было даже разглядеть неясные силуэты прохожих на другой стороне дороги. Впрочем, люди вообще встречались нечасто — кто захочет лишний раз оставлять домашний уют в такую погоду! Автомобили и кэбы тоже почти исчезли, и только омнибусы, как и прежде, грохоча раскатывали по мощеным улицам.
Впрочем, «Старое гнездо» не могло пожаловаться на отсутствие посетителей. И если на прошлой неделе необыкновенным спросом пользовались прохладительные напитки, то в последние дни гости чаще всего просили горячий и сладкий кофе с молоком, а редкие ценители вспоминали о черном, с солью и перцем. Дважды забегал Эллис, прямо со служебного входа — перехватывал что-нибудь съедобное, коротко отчитывался, как там идет расследование — и вновь убегал, давая Георгу повод повторить излюбленную фразу: «Мистер Норманн еще беду к нам приведет, леди Виржиния!» Сомневаюсь, что Эллису было дело этих слов, ведь на него «повесили», как он выразился, еще одно дело — об убийстве в доме зажиточного фабриканта.
«Виновата его дочь, Виржиния, но попробуй еще это докажи! Хитрая, как лиса», — досадливо качал головой детектив, прихлебывая горячий шоколад.
Словом, наше расследование замедлилось, если не сказать остановилось.
Что же касается Эрвина Калле, то он не появлялся вовсе. Лайзо в ответ на мои вопросы только устало разводил руками: «Рисует, как околдованный». Зная нрав художника и его увлеченность своей работой, я не слишком беспокоилась.
Больше меня волновало другое. Отношение к Лайзо Маноле. Когда он оставался рядом или хотя бы в доме, то я относилась к нему как к мебели или, например, к своей трости — вещь незаменимая, но в то же время незаметная. Но стоило Лайзо сменить Эллиса на посту, как мысли мои начинали неуклонно возвращаться к зеленым глазам, белозубой улыбке и прочим романтическим глупостям. Я злилась на себя, вчитывалась в письма и отчеты до рези в глазах, находила тысячу срочных дел, но все тщетно. Это изрядно напоминало какое-то наваждение. Разумеется, Лайзо был ни в чем не виноват, но из-за волнений и переживаний я держалась с ним едва ли не жестче, чем раньше — говорила резким и высокомерным тоном, вечно выискивала недостатки и поводы для мелочных придирок. Он терпеливо сносил все мои капризы, но все чаще я ловила на себе тревожные взгляды.
Сегодня же, к счастью, времени на раздумья не было совершенно. Утром — очередное письмо для мистера Юстина, который, как ни странно, вел эту сделку сам и говорить желал тоже только со мною лично. Ближе к полудню мы с Глэдис все-таки посетили Королевский музей, а затем отобедали у нее. Лорд Клэймор был необыкновенно разговорчив, но темы выбирал пустые — погода, скачки и что-то о военной напряженности на материке.
Правда, одна новость оказалась интересной: сэр Харрингтон поехал выбирать кольца для венчания на родину драгоценной невесты, в столицу Альбы, в Бургедин.
— Далековато, вы не находите? — с недоумением пожала я плечами, когда лорд Клэймор замолчал.
— Далеко, просто необъяснимо далеко! — засмеялся он в ответ. — Но что не сделает влюбленный джентльмен ради дамы своего сердца!
— Воистину, — тонко улыбнулась Глэдис. — Помнится, мое подвенечное платье тоже стоило нам немалых трудов, потому что было пошито из старинных кружев — тех самых, предназначенных для Королевы-Невесты.
— Что ж, это стоило того, — согласилась я. — Платье было великолепно, как говорила леди Милдред.
— Будем надеяться, что и сэр Харрингтон не ударит в грязь лицом, — подвел итог разговору лорд Клэймор.
Из гостеприимного дома свой подруги я отправилась прямо в кофейню — дела не ждали. Зато за дальним столиком меня поджидал Эллис, едва ли не приплясывающий от нетерпения.
— Виржиния, вы только посмотрите, что я нашел, — громким шепотом возвестил он, когда я присела за его столик. — Вот, прошу! — и он подтолкнул ко мне конверт с несколькими черно-белыми фотографиями, пользуясь тем, что от зала нас отгораживает ширма.
С карточек улыбались всему свету молодые люди в самом прекрасном возрасте — от двадцати пяти до тридцати пяти лет. Тонкокостные, немного робкие и чем-то неуловимо похожие. Светлыми взглядами? Застенчивой романтичностью?
— О, это же Патрик Морель! — с удивлением опознала я одного из мужчин.
— Правильно, — удовлетворенно кивнул Эллис. — А также мистер Макмаффин, мистер Дикон и сэр Харрингтон. А теперь смотрите сюда, — и он протянул мне очередную карточку.
Эрвин Калле.
Когда он стоял рядом с афишей, на которой чья-то талантливая кисть вывела портрет улыбчивого Патрика Мореля, сходство между старыми друзьями не так уж бросалось в глаза. Но если положить рядом две фотографии…
— Похожи, как братья, — ошеломленно выдохнула я, и детектив хищно подался вперед:
— Вот именно, Виржиния! А это значит, что у нас появляется новая версия. Жертвы были похожи — значит, возможно, деньги здесь вовсе ни при чем. Есть люди, которые убивают за идею, которыми движет мания, Виржиния! — в глазах его не было ни грана сомнения или страха за жизнь Эрвина. — Это же наш шанс! Я почти уверен, что милая невеста сэра Харрингтона и есть наша злодейка. Осталось только поймать ее.
Мне хотелось сделать детективу замечание, одернуть его — но я смолчала. Эллиса не переделать. Он всегда будет ставить азарт преследователя выше человеческой судьбы. И пока Эллису сопутствует удача, пока преступники попадаются в его сети — я не стану вмешиваться.
Не имею права.
— И что же вас навело на такую мысль, Эллис?
— Поведение нашего художника, — неприятно улыбнулся он. — Вчера мы имели короткий разговор. Мистер Калле в полной прострации. «Мисс Найс прекрасна… настоящая принцесса, да, принцесса — нежная и чистая. Я не устаю благодарить небеса за то, что они свели нас на улицах Бромли!» — передразнил Эллис срывающийся от волнения голос художника. — Думаю, наша «невеста» уже начала опаивать его своим колдовским зельем. Я уговорил мистера Калле сдать кровь на анализ, но результаты будут не раньше следующего утра. И не смотрите так на меня, Виржиния, — добавил он сердито. — Я же не циничный злодей из готического романа. Конечно, я приставил к мистеру Калле дополнительную охрану. Когда он бродит по городу, за ним следим мы с Лайзо. А в доме или студии вполне справятся и юнцы из Управления Спокойствия. Я не собираюсь упускать последнего свидетеля, поэтому совершить самоубийство или еще какую глупость выкинуть вашему художнику не позволю. Пусть сунется в петлю, и мы его тут же вынем оттуда, а потом хорошенько расспросим. Вуаля — преступница попалась, есть показания и улики.