Впрочем, искренне надеюсь, что до этого дело не дойдет.
Автомобилей в гараже особняка Валтеров было два — старый, тряский и неудобный, на газолине, и новый, с электрическим двигателем, приобретенный буквально месяц-другой назад. Приобретенный — но не купленный; это был подарок от Томаса Уолтера, гениального конструктора и владельца небольшого завода. Мистер Уолтер передал мне автомобиль, аккуратный лаково-черный «Бейкер», за символическую цену — одну чашку черного же кофе в «Старом гнезде».
Сделка была выгодной для обеих сторон. Я получала новую «игрушку», как изволил выразиться недовольный приобретением Георг, а мистер Уолтер — хорошую рекламу. Знать не спешила переходить на автомобили, несмотря на более чем полувековую их историю. Многие, особенно в загородных усадьбах, до сих пор отдавали предпочтение старинным каретам — как герцогиня Дагвортская, к примеру.
Причин было несколько.
Во-первых, знаменитый аксонский консерватизм, в высшей мере свойственный аристократии — мы тяжело принимали перемены. Даже мода у нас была сдержанней, чем на материке. Там уже царили яркие цвета, длина юбок стремительно уменьшалась, крой платья становился сложнее и сложнее, в то время как чопорные аксонские леди пока еще придерживались классики.
Во-вторых, дороги. Лошадь проходила там, где автомобиль увязал. Даже в Бромли не все проулки вымостили булыжником, кое-где после дождей появлялись настоящие болота, что уж говорить о загородных маршрутах! В этому году в Парламенте решили было всерьез заняться аксонскими дорогами, однако военная клика в очередной раз получила большинство. Расходы на армию увеличили, а вот о дорогах позабыли, ограничившись ремонтом некоторых мостовых в Бромли.
В-третьих, дороговизна… нет, не самих автомобилей — ремонта. Поломки, увы, оставались пока явлением частым. Найти водителя еще получалось с горем пополам, а вот хорошего механика — уже трудно. Многие весьма талантливые люди, изобретатели или просто любители автомобилей, отказывались работать «в прислуге», ведь гордости им было не занимать.
По правде говоря, я и сама недоверчиво относилась к автомобилям, но лишь до тех пор, пока не увидела «Бейкер» Уолтера — а увидев, поняла, что значит «мечта». А сейчас Лайзо с такой непередаваемой нежностью проводил рукою по сверкающему капоту моей мечты, и в груди у меня закипала… нет, не ревность, но что-то очень похожее.
— Доброе утро, леди Виржиния! — склонился Лайзо в приветственном поклоне, едва я достаточно приблизилась, и расторопно распахнул дверцу. — Прошу.
— Доброе утро, мистер Маноле, — сухо кивнула я. — Мистер Спенсер отдал вам мое расписание на сегодня?
— Да, леди, — и снова безупречный наклон головы, в котором пополам смирения и почтения.
— В таком случае, не будем задерживаться. На Пайн-лэйн, дом семнадцать, пожалуйста.
Салон автомобиля не был полностью закрытым, подобно кэбу или карете. Солнце свободно проникало сквозь окошки, забранные прозрачным стеклом, и от этого темно-коричневые сиденья изрядно нагрелись. Как и положено настоящей леди, я, конечно, сумела сохранить спокойно-доброжелательное выражение лица, да и юбки были достаточно пышными… Но так или иначе, улыбка Лайзо, отразившаяся в стекле, мне совершенно не понравилась.
— Надеюсь, что вы не солгали, когда говорили о своем опыте работы, мистер Маноле. Не хотелось бы мне опоздать на благотворительный завтрак.
— Мы не опоздаем, леди Виржиния, — вот теперь он совершенно точно улыбался. — Надеюсь, вы не боитесь скорости?
— Разумеется, нет, — ответила я невозмутимо.
И только тогда, когда автомобиль разогнался настолько, что тряска стала просто невыносимой, мне стало ясно: Лайзо не хвастался, когда говорил, что пять лет занимался гонками. Дребезжали стекла, что-то оглушительно громыхало, ревело и дребезжало… К счастью, скоро мы выехали с пустынной улицы на довольно оживленную, и мне не пришлось просить, чтобы Лайзо сбросил скорость — он сделал это сам, пусть и вынужденно. Я незаметно перевела дух и расправила в плечи, стараясь не думать о том, какая у меня сейчас улыбка.
В лучшем случае — вымученная. Но, скорее всего, просто сумасшедшая.
Тем не менее, на благотворительный завтрак мы не опоздали и к дому леди Вайтберри подъехали даже раньше, чем нужно. Я велела Лайзо сделать еще один круг, до площади и обратно — на это как раз ушли «лишние» четверть часа. Напряжение от безумного начала поездки окончательно сошло на нет. Однако оставлять выходку Лайзо без подобающего наказания я не собиралась.
— Завтрак не займет много времени, полагаю, — голос у меня был сладким, как вишнёвый сироп. — Не больше часа. Я бы рекомендовала подождать моего возвращения прямо в автомобиле.
— Как скажете, леди, — покорно согласился Лайзо, пряча под козырьком кепи выражение глаз.
Вернулась я только через три с половиной часа. Гости к тому времени большей частью уже разошлись, но ведь подругам всегда найдется, о чем поговорить — вот мы с леди Вайтберри и задержались немного. Обсудили и преждевременную — «Ах, какая потеря для искусства!» — смерть Патрика Мореля, и размеры сделанных гостями пожертвований, и, конечно, небывалую, удушающую жару последних дней.
Но если нам довелось только легкомысленно поболтать о погоде, то Лайзо в полной мере вкусил ее прелестей. Когда он с поклоном распахнул передо мной дверцу, то я заметила, что рукава рубашки у него липнут к коже, да и на жилете появилось едва заметное темное пятно. Шея и лицо раскраснелись, дыхание стало тяжелым — но ни словом, ни взглядом Лайзо не упрекнул меня за долгое ожидание.
Мне стало немного стыдно, но я быстро избавилась от этого чувства, чему немало поспособствовал резкий запах, воцарившийся в салоне.
— Куда теперь, леди? — глухо поинтересовался Лайзо. Он больше не улыбался.
— На Хайвинг-стрит, двести одиннадцать, — невозмутимо напомнила я строчку из плана. — И можете не торопиться, мистер Маноле. Кажется, вам нехорошо.
— Все в совершеннейшем порядке, леди Виржиния, — слова отдавали неуловимой издевкой. — Вы хотите проехаться вдоль реки или по жилым кварталам?
Интересно. Скажу, что хочу ехать вдоль Эйвона — и сполна наслажусь тонкими оттенками смрада от стухшей воды. А прикажу отправиться через город — и меня могут завезти в какое-нибудь жуткое местечко, вроде Смоки Халлоу.
Ну, уж нет.
— На ваш выбор, мистер Маноле, — улыбнулась я и опустила ресницы. — Покажите мне, пожалуйста, самый лучший путь.
Лайзо как-то подозрительно закашлялся, но переспрашивать ничего не стал. А доехали мы без приключений — и Эйвон, и Смоки Халлоу я видела только издали.
Хайвинг-стрит иначе называли улицей Искусств. Именно там предпочитали снимать квартиры писатели, журналисты, музыканты, актеры, молодые поэты и, конечно, художники. Улица эта, словно река из озера, вытекала из площади Розовых Каштанов, где располагался самый известный из аксонских театров — Королевский. Из постоянных гостей «Старого гнезда» трое жили на Хайвинг-стрит: Луи ла Рон, «Золотое перо» Бромли, великолепная Эмили Скаровски… и Эрвин Калле.
Вот именно к нему я и направлялась.
Конечно, вероятность днем застать художника не в студии или у друзей, а дома, была крайне мала. Но мне и не требовалось видеться с ним лично. Я собиралась оставить ему записку с приглашением зайти в «Старое гнездо» сегодня после полуночи. Эллис настаивал на том, чтобы встретиться с художником в первый раз на нейтральной территории — не в Управлении и не в студии, — но в то же время так, чтобы никто посторонний не мог подслушать разговор. Моя кофейня подходила для этого просто идеально.
— Прибыли, леди Виржиния.
— Прекрасно, — кивнула я благосклонно. — Наверное, вам нелегко было столько времени сидеть в автомобиле?
— Вы правы, леди.
— В таком случае, можете немного размяться, доставив этот конверт на четвертый этаж вон того дома. На нужной вам двери будет табличка — «Э. Калле». Если хозяина нет дома, просто подсуньте письмо под дверь, — с неизменной улыбкой раздавала я указания. Что ж, если Лайзо не дурак, он воспользуется случаем немного освежиться и привести себя в порядок — молодые художницы со второго этажа, вечно сплетничающие в холле, наверняка не откажутся вынести такому красавцу кувшин воды. — И поторопитесь, пожалуйста. Я опаздываю в кофейню.