— О, научишься хорошо читать — узнаешь. Как поживает твое задание, к слову?
— Учу умножение, — скис Лиам. — Да без толку пока. И вот давеча исписал этой, как её, каллиграфией целую страницу, и буквы уже, как белки, не скачут, а Мадлен всё ругается.
— Мастерство приходит со временем, чего бы это не касалось, — улыбнулась я, закрывая тетрадь, где только что записала подробности своего сна — на всякий случай. — Так что не унывай. Сейчас служанка принесет горячего шоколаду, а после ланча мы втроем — ты, я и Мэдди — прогуляемся по палубе. Моя нога уже гораздо лучше — думаю, скоро смогу ходить с помощью одной только трости. Дядя Рэйвен, правда, посмеивается и говорит, что она предназначена не только и не столько для ходьбы… и правда, тяжеловатая вещь. Но зато красивая, да и ручка очень удобна, — продолжала я заговаривать Лиаму зубы, пряча тетрадь в стол и запирая на ключ. Делиться мыслями о странном сне отчего-то совсем не хотелось. — К тому же капитан Мерри должен вот-вот познакомить нас с одной замечательной алманской семьей, у которой есть сын — твой ровесник, Лиам. Думаю, вы подружитесь, а не подружитесь, так ты хотя бы привыкнешь держаться в высоком обществе. До сих пор мы с тобой бывали лишь у моих друзей, но вскоре после возвращения придется провести официальный прием, дабы показать тебя нужным людям. И к этому следует серьезно подготовиться.
Лиам заметно спал с лица.
— Я, это… пойду умноженье поучу! И ещё страницы две этой каллиграфии понакалякаю, чтоб Мадлен довольная была!
Я проглотила смешок.
Кажется, найден способ вдохновлять Лиама на учёбу.
После ланча небо и впрямь немного расчистилось, хотя море все еще штормило. Но можно уже было прогуляться по крытой палубе, любуясь бурными волнами цвета свинца и подышать славным морским воздухом. Дважды мы обошли корабль вдоль борта, а потом остановились, чтоб дать отдых моей ноге. Тут-то к нам и подошел капитан Мерри, сияющий, что твое весеннее солнышко.
— Хорошего дня, леди Виржиния, мисс Рич, баронет Сайер, — раскланялся он со всеми нами, даже с Лиамом, причем совершенно серьезно. Я ответила капитану в духе ни к чему не обязывающих светских любезностей, Мадлен также просияла улыбкой, и только Лиам остался хмур. — Счастлив видеть вас в добром здравии! Увы, не все мои гости могут гордиться такой похвальной стойкостью перед лицом стихии. Но есть ещё одно благородное семейство, снедаемое скорее скукой, нежели морской болезнью. Вы не возражали бы, если б я представил их вам, леди Виржиния?
— О, полагаю, речь идет о Шварцах, о которых мы все уже весьма наслышаны? — прощебетала я беспечно, мысленно благодаря дядю Рэйвена за заботу. Наверняка он захотел познакомить меня со Шварцами, одновременно преследуя и некие тайные цели, но пока наши стремления совпадали. — Буду искренне рада! Они также прогуливаются?
— Нет, все же на палубе слишком сыро, по мнению миссис Шварц, — с улыбкой сообщил капитан. — Да и в Восточном салоне сегодня и только сегодня подают сладости в никконском стиле — вы ведь не захотите упустить такое событие? Кстати, полотна, вывешенные там же, мне подарил один друг, также капитан, но из самого Никкона. Нарисовал их его брат, также мой знакомый и замечательный художник, вдохновляемый мифами и легендами своей утонченной родины…
Поддерживая светскую беседу, мы проследовали к Восточному салону.
Сознаюсь честно, я ожидала, что Шварцы будут выглядеть как типичные алманцы, рыжие, веснушчатые и полноватые, но они скорее походили на аксонцев. Карл Шварц неуловимо напоминал чем-то самого капитана Мерри — такой же не особенно высокий, но с осанкой потомственного военного, с умными светлыми глазами и внушительным носом. Существенное различие заключалось в том, что капитан постоянно улыбался, и потому казалось, что он словно бы источал ощущение радости и благожелательности. А Карл Шварц был ужасно хмур; кроме того, он щеголял роскошными усами, каких мне давно не приходилось видеть — в Аксонии царила мода на чисто выбритые лица.
Миссис Шварц оказалась маленькой коренастой женщиной в роговых очках наподобие тех, что носила миссис Скаровски. Лицо у неё было приятное, хотя черты его и не отличались изяществом — курносый нос, полноватые губы, массивные надбровные дуги… Однако в нем светился такой ум, что любые недостатки вскоре растворялись и становились неважны.
Мальчик, Хенрих, очевидно, пошел целиком в мать, но был в отличие от нее робок, держался все время в тени и норовил отступить за спины взрослых. Я посчитала это хорошим знаком — если Лиам увидит, что не он один боится незнакомцев, то, может, и приободрится.
— Значит, вы та самая графиня Эверсан? Дочка графини Эверсан, обогнувшей землю в кругосветном путешествии? — меланхолично поинтересовался Карл Шварц, когда все формальности были соблюдены. «Р» у него выходило твердое и будто бы отдельно стоящее, а гласные звучали излишне мягко. При этом выражение лица у Шварца было такое, что все особенности речи вызывали не улыбку, а острое желание проявить сочувствие.
— Внучка, — уточнила я привычно.
— Удивительно! — У Ренаты Шварц глаза загорелись любопытством, по-детски непосредственным и искренним. В отличие от мужа, она говорила по-аксонски очень чисто, практически без акцента. — Та самая графиня, что меньше месяца тому назад сама застрелила из револьвера Душителя с Лентой?
Вот это мне польстило гораздо больше.
— Подробности того дела были чрезмерно раздуты газетами, а на самом деле все вышло случайно, — ответила я, чувствуя одновременно и смущение, и гордость.
— Благородные поступки не перестают быть благородными оттого, что совершаются без намерения, — с живостью возразила миссис Шварц и, оглянувшись на мужа, отступила. — Словом, позвольте выразить свое восхищение.
— А мне — позвольте пригласить вас присоединиться к нашему ланчу, — подхватил Карл. — Как уверяет капитан Мерри, «сегодня и только сегодня» здесь подают традиционный никконский чай и десерты, да к тому же показывают, как проходит чайная церемония в Никконе. Замечательный человек, этот капитан Мерри! Не дает нам, пассажирам, заскучать!
Когда мы вошли, в Восточном салоне уже было восемь человек. Леди Хаббард и её супруг беседовали с немолодой четой, которую я уже, кажется, где-то видела. Наслаждался зеленым чаем в одиночестве насмешливый дядин секретарь — заметив меня, он улыбнулся в знак приветствия, но отчего-то подходить не стал. После этого я подумала, что, возможно, упоминать имя маркиза в разговоре с Шварцами не стоит; это было скорее предчувствие, нежели логический вывод, но очень ясное и навязчивое.
Прочие посетители салона оказались мне незнакомы.
Пока мы ожидали чай и десерт — уже второй за день для нас с Мэдди и Лиамом, но не отказываться же — Карл разговорился о себе. Похоже, он принадлежал к той породе людей, что вечно испытывают меланхолию и недовольство окружающим миром и расцветают лишь тогда, когда пускаются в долгий рассказ о своей захватывающей жизни. Рената Шварц в беседу вмешивалась редко, большей частью отвечая на мои вопросы.
— …так значит, вы занимаетесь наукой?
— Да, химия — моя страсть, — важно подтвердил Карл Шварц и изволил пошутить: — Я даже женился на девушке из старинного рода ученых. Точнее, сперва увлекся работами отца моей дражайшей Ренаты, — миссис Шварц достался теплый взгляд, — а уж затем, когда стал частым гостем в его доме, понял, что нашел там свою судьбу.
— О, так значит, и вам не чужда исследовательская жилка? — обратилась я к Ренате.
Взгляд у Карла стал тревожным — мгновенно, будто слетела фарфоровая маска весельчака и беспечного болтуна.
— И да, и нет, — с запинкой ответила Рената. — Мне хотелось бы заниматься наукой, как мой отец, однако в Алманский университет не допускаются…
Тут к нашему столу подошел официант. Миссис Шварц осеклась, видимо, смущенная присутствием постороннего человека, пусть и слуги. Я недоверчиво моргнула — только что он разговаривал с секретарем дяди Рэйвена, а затем сразу, не выполнив, очевидно, никакого заказа, направился к нам. Официант же склонился к Карлу и что-то сообщил ему шепотом.