Хе-хе. Я не знаю про звуки, а вот все вокруг, похоже, вообще видели верблюдов в первый раз. Они выпячивали глаза, крестились, а некоторые поминали порождений Сатаны. «Фоморы!» - вопили они, сами вне себя от ужаса, - «Ахероны! Вервольфы!». Дураки. Вервольфы - это оборотни, типа волков, я знаю. Читала.
Да-да. На моём куске земли было Средневековье. Кондовое деревянно-твердокаменное дурно пахнущее средневековье.
Я даже и не подозревала, насколько дурно, а ведь должна была бы знать. Я защитила курсовую, на пятёрку, круглую великолепную пятёрку. «Жанна д'Арк и её время». Сама бы, честно говоря, не написала, но препод был замечательный. И переводы источников мне дал, и сидел, введение моё бездарное редактировал. Мне даже стыдно было. Лысый такой, с бородкой. Я подозревала, что ему нравлюсь, но он откровенно никогда этого не выказывал. Только глянет, бывало, искоса, и тут же глаза отводит. Разговаривал вежливо, всё на «вы», да на «вы» - удивительно, я-то ему в дочки гожусь. Точнее, годилась.
Вышла из универа радостная: даже рецензия и та была хвалебная.
И - всё. Конец.
Последнее, что запомнила - дикий звон и красно-жёлтую громаду трамвая с большой цифрой наверху. Номер 20. Я на нём обычно домой ездила. Ездила-ездила, и приездила.
Было темно, очень больно. Какие-то тени, крики, чёрные сны, в которых я летела в нескончаемой пустоте. Палящий жар и мокрые от пота простыни. Ужасный холод, когда я сворачивалась на кровати калачиком, пытаясь согреться под грудой одеял. Кто-то совал в рот бутыли с водой, ложки, наполненные горькой дрянью, голоса рядом - то мужские, то женские. Ночи - когда ничего не видно, и дни, когда откуда-то лился мутноватый свет. Маленький экранчик, на котором - «пик, пик» - бежали синие острые графики.
А потом я очнулась. Ни перин, ни кроватей.
Я умерла.
Это - странное место. В бога я не слишком верю, родители у меня - старосоветские атеисты, в церкви бывала всего пару раз, и на лекциях по истории религий не особенно вслушивалась.
Есть такая штука: чистилище. Это вроде когда уже умерла, но ещё не попала ни в рай, ни в ад. Но то, что я увидела, не было похоже на мои представления об этом месте.
Дома здесь стояли деревянные, вымазанные глиной, крытые соломой или тростником. Грязь вокруг царила неописуемая: снующая мимо толпа смердела потом и гнилью, воняя ещё сильнее из-за жары и духоты. Перед многими жилищами были выстроены хлева, перегораживая и без того узкие улицы. Свиньи, хрюкая, пожирали труп собаки. Вдоль стен стояли объёмные бочки, заполненные грязно-жёлтой жижей.
- О, боже, что это? - спросила я.
- Чего-чего. Моча, - буркнул один прохожий, оглядев меня с головы до ног. - Ты новенькая, что ли? Всё, что для работы не надо, продают. На моче, например, красильщики краски свои замешивают. Или кожу обрабатывать, тоже пойдёт.
- А кости?.. Кости на что? - Рядом стояли огромные доверху заполненные ящики.
- Для муки. Это уж совсем для бедняков, но их мелят и в хлеб добавляют. Пшеница да рожь дорогие, простой народ в основном конский хлеб ест.
- Чего?
- Из бобов, гороха и овса.
Кругом стоял шум и гам. Ремесленники старались закончить работу до того, как раздастся сигнал о тушении огней: запирали ставни, мылись из ковшей прямо на улице, по десять человек из одного ковша, и сюда же выбрасывали накопившиеся за день отходы. Подмастерья мясников, кряхтя, выливали из чанов в сточные канавы кровь; тут же стая собак затеяла драку над горой коровьих кишок.
Некоторые двери были распахнуты настежь, а в проёмах стояли женщины вполне определённой наружности: одни в плащах, едва прикрывавших обнажённые тела, другие вовсе нагишом. Проститутки изгибались и наклонялись, бесстыдно демонстрируя свои не всегда ухоженные прелести, однако на улицу не выходили: как я узнала чуть позже, в городе было запрещено завлекать клиентов в общественных местах, но только находясь внутри дома.
- Милости просим, господа, - напевали они на один лад, - заходите в гости... всего пара монет.
- Или если хотите втроём, вчетвером...
- И ты, девочка, заходи, у нас на все вкусы удовольствия...
Откуда в этих местах вообще берётся пшеница, рожь, или там горох - я так и не поняла. Они просто брались. По ночам, когда темно. Мне сказали, что еда будет всегда, пока там, по другую сторону, живые будут помнить о мёртвых. Правда, с едой частенько случались перебои, вот и приходилось изворачиваться, как можешь.