Интересно, а зачем епископ Кошон хочет со мной, то есть с ней, встретиться? В моих книжках я ничего об этом не читала. И вообще, понять бы, о каком времени идёт речь? Меня взяли в плен, привезли в Руан и только собираются судить? Или уже судили? Или процесс пока ещё идёт?
От раздумий меня отвлёк скрип двери.
В образовавшуюся щелку, беспрерывно кланяясь, протиснулась девчушка лет шестнадцати.
- Мадам, - пробормотала она и замолчала.
Не зная, что ответить, я кивнула. Сочтя это за знак согласия, она подошла к большому шкафу и принялась выкладывать оттуда на кровать ворох разноцветных тряпок. Лицо у девушки было заплаканное, но я удержалась от желания открыть рот: вдруг принцессам здесь не положено интересоваться настроением прислуги?
Закончив свои дела, она встала передо мной, опустив очи долу и сложив руки на животе. Тут я догадалась, что она готова меня одевать.
Сначала она надела на меня тонкую белую рубашку, судя по ощущениям, льняную, потом что-то вроде корсета из плотной ткани, с косточками, и принялась его сзади зашнуровывать. Глаза у меня чуть не вылезли на лоб: шнуровала она очень туго, хорошо ещё, что верх корсета проходил под грудью, иначе бы я даже не вздохнула. Моя, то есть Жанны, и без того нетолстая талия в результате этих манипуляций уменьшилась сантиметров на пять, и нагнуться в этой штуке я бы не смогла.
Затем Марта начала колдовать над платьем. Его название я вспомнила - «котарди», платье хорошей осанки, как тогда говорили. Очень узкое, с таким декольте, которое даже в двадцать первом веке посчитали бы за неприличное: груди торчали вперёд двумя тугими мячиками, грозя в любой момент выскочить наружу. Котарди плотно облегало талию и бёдра, а к низу сильно расширялось. Было оно из какой-то атласной ткани темно-зелёного цвета, расшитое многочисленными золотыми листочками. Листья крапивы, с удовлетворением вспомнила я, эмблема Орлеанского дома. Я и правда принцесса, подумала я, хотя «подумала» - это не то слово. Мысли вертелись и болтались в голове, как бельё в стиральной машине. Вжик-вжик, вправо-влево, вверх-вниз.
Надев мне туфли, тупоносые и страшненькие, но неожиданно оказавшиеся довольно удобными, Марта усадила меня на табурет и принялась делать причёску.
- Мадам, простите, чуть не забыла, - закончив, еле слышно прошептала она, - просили передать, что к вам пожалуют его преосвященство Бовé и его светлость Бедфорд.
Это имя я тоже знала. Джон Ланкастер, герцог Бедфорд, командующий английскими войсками во Франции, родной брат покойного Генриха V. Так, дайте подумать: если я, в смысле Жанна, действительно дочь Изабо Баварской, то у меня есть сестра, Катрин Валуа, а она замужем за Генрихом, а Бедфорд - его брат, вот как. Чёрт ногу сломит. Свояк, что ли?
- Во сколько?
Марта испуганно моргнула. Ах, ну да. Здесь же нет часов.
- Когда придут, спрашиваю?
- После полудня, мадам.
- Хорошо. Иди.
Марта сделала реверанс и исчезла за дверью. Мышка серенькая.
Я сидела в раздумьях, даже не особо поинтересовавшись, что она там сотворила у меня на голове. Какая разница? Это же не моя голова.
Но я всё же посмотрела. Как говорится, лучший подарок женщине - это подарок лучше, чем у её подруги. Ну, ничего сногсшибательного. Что-то мудрёное, закрученное по бокам.
Так, а кто из нас выше по рангу? Бедфорд - герцог, сын короля, брат короля и дядя нынешнего английского короля, а я - внебрачная дочь герцога и королевы. Так выходит, что он, и он ещё намного меня старше, насколько я помнила.
Тут я всерьёз задумалась: а что полагается делать при встрече со старшими родственниками? Сделать книксен? Поклониться? Поцеловать ручку? Беда. В нашем образовании серьёзные пробелы. Надо было вообще остаться в постели, сказать, что больна. Но уже поздно.
От нечего делать я подошла к окну и, забравшись на сундук - окно располагалось высоко, - потянула за створку.
Город. Большой город с высокими домами, некоторые даже в три-четыре этажа, островерхими крышами и тысячами дымков, вьющихся из печных труб. Шум, гам и - я принюхалась, - пожалуй, такие же запахи, как там. Прямо подо мной виднелась площадь: не особо большая, квадратная, вся заставленная какими-то палатками. Рыночная, догадалась я, и вздрогнула, едва не ойкнув. Та самая, на которой меня сожгут.